Сергей Николаевич Булгаков

Булгаков стремится победить это неистребимое барокко софиологии. Софиология – это барочное богословие, это богословие, восходящее к барокко XVIII века, где нет четкого терминологического определения, где определения, как барочные завитки на картине или на мебели, уходят в бесконечность. Не случайно мы находим вполне уже сложившиеся софиологические взгляды у Григория Сковороды, украинского мистика XVIII века, яркого представителя барокко в философии. Софиология вырастает из космоса ассоциаций, который, задавая нам общую тему «Бог и мир», открывает перед нами безграничные возможности для разного рода сопоставлений и интерпретаций. Поэтому у того же Владимира Соловьева мы находим разные определения Софии – то это Тело Христово, то это душа Христова, на протяжении одного только текста «Чтений о Богочеловечестве» мы можем найти и Тело Христово, и душу Христову. То это – душа мира, то это идеальная Божественная Премудрость, то антитип Божественной Премудрости, гностическое понятие «антитип», которое он употребляет по-французски в «России и вселенской Церкви». И у Булгакова мы имеем дело с такой же тенденцией. Как верно отмечает Н. А. Ваганова, автор книги «Софиология прот. Сергия Булгакова» (М., ПСТГУ, 2010), Булгаков постоянно повышает Софию в онтологическом чине, т. е. она получает все более и более высокий онтологический статус. Если вначале она – ипостась, но находится онтологически ниже Пресвятой Троицы, является точкой пресечения двух касательных, которые от Бога спускаются в мир и от мира поднимаются к Богу, то потом София становится уже не ипостасью, но неким ипостасным принципом, возможностью ипостазирования. А в конце булгаковского творчества уже в большой трилогии, в «Агнце Божьем», книге1933 года, он определяет ее как некую живую сущность, живое духовное, хотя и безыпостасное существо, Божество Божье, живущее целостной, но вместе недифференцированной жизнью. И в конце концов, определяет ее как сущность Божества, как усию. Ту самую апофатическую усию, о которой богословие призывает нас молчать.