Сергей Николаевич Булгаков

Упомянутый «трансцендентальный субъект речи», определенный Булгаковым как предшествующий трансцендентальному субъекту познания субъект, не может не наводить читателя на мысль о трансцендентальном субъекте хозяйства в «Философии хозяйства». Как известно, в работе о софийном хозяйстве человечества познание сводилось философом к хозяйственной деятельности в широком смысле. Очевидно, что различные эти «трансцендентальные субъекты», соответствующие трем деятельностям человечества – познанию, хозяйству и, конечно же, речи, фактически являются единым субъектом и мыслятся как некий надындивидуальный, если так можно сказать, коллективный субъект человечества. То, что эта интуиция о надындивидуальности трансцендентального субъекта была очень дорога Булгакову, уже видно из ранних его статей, в частности из статьи, посвященной собранию сочинений С. Н. Трубецкого, в которой он особо ценит «освобождение» Трубецким кантовского трансцендентального субъекта от «индивидуальной» установки[806]. В свете этого пристального внимания Булгакова к возможным способам оправдания Мировой души трудно удержаться от мысли, что и две его монографии, кстати, обе они – философии об отдельных видах человеческой деятельности, а о необходимости таких философий Булгаков говорил уже в «Философии хозяйстве»[807], могут разделять общую задачу по утверждению мировоззренческой системы, хотя это было не явно.

В «Философии хозяйства» главная задача, как объявлено автором, – обосновать хозяйство или дать умеренное оправдание современному «экономизму» через постановку вопроса о том, «как возможно хозяйство». Однако осмелимся предположить, что фактический замысел работы – нам трудно установить, был ли он у Булгакова осознанный или нет – скорее не в том, чтобы спасти активную хозяйственную деятельность человечества, т. е. «экономизм», от возможной ее теоретической несостоятельности, а в том, чтобы найти свидетельство существования «трансцендентального коллективного субъекта» из материалов хозяйственной деятельности человечества. «Философия хозяйства» – не оправдание хозяйства или ограничение экономизма на основе опытных данных из области экономики. Она, скорее, остается проектом оправдания «трансцендентального субъекта хозяйства», предположенного как сущность эмпирической хозяйственной деятельности человечества через построение космологического мифа на основе факта экономики. То, что оно не обязательно должно считаться особо успешным, мы можем судить по отзывам современников на эту работу, в частности отзыву Н. Н. Алексеева[808]. От «христианского социалиста» не следовало бы ожидать построения конкретной альтернативной экономическому материализму положительной модели философии христианского социализма или по крайней мере «критики» сферы познания экономической науки против марксистского «догматизма». Надо сказать, что такая критика в «Философии хозяйстве» есть. Но вместе с ней мы находим в этой работе Булгакова фактическое аннулирование ценностей эмпирического хозяйства как такового перед лицом инстанции эсхатологического райского хозяйства, по крайней мере при первом знакомстве с содержанием этой книги[809].

Что касается «Философии имени», то в последней главе «Имя Божие» четко провозглашается цель «всего предыдущего рассуждения»[810]. Это оправдание Имени Божьего. Нет ли достаточного основания считать, что замысел философа, пусть неосознанный, опять заключается в чем-то другом, предположим, в оправдании «трансцендентального субъекта»: на этот раз на основе языка. Если действительно такая точка зрения имеет право на существование, то насколько данное оправдание «трансцендентального субъекта» на основе фактов языка было успешным?[811] Осталось ли оно таким же мифологическим построением, как в «Философии хозяйства»?

* * *