Сергей Николаевич Булгаков

Еще в свой марксистский период Булгаков полагал, вопреки Марксу, что необходимость реализации социального идеала не выводима в пределах науки: «Идеал, о котором идет речь, дается, бесспорно, не наукой, хотя и выступает в известном научном облачении. С своей, так сказать, эмоциональной стороны, он есть, как я уже сказал, чувство негодования против существующего зла или, шире, чувство неудовлетворенности действительностью»[881]. Содержание же идеала заимствовано «из окружающей обстановки и есть или расширение ее положительных сторон, или отрицание сторон нежелательных»[882]. Неустранимо и влияние индивида на выработку идеала, сколько людей, столько и социальных идеалов. Если необходимость реализации идеала не выводима средствами науки, то содержание каждого идеала есть сложное сочетание научно-выводимого и индивидуально-психологического[883]. Социальный идеал и научное миропонимание – разные вещи. Идеал – не научная необходимость, а метафизическая и религиозная потребность. То, что социальный идеал предстает в виде «научного коммунизма», есть дань времени, ко всему на свете предъявляющего требование научности. Термин «научный коммунизм» противоречив, ибо «научный» относится к экономике и социологии, прогностические способности которых весьма незначительны, «коммунизм» есть свободно поставленная человеком цель, есть социальный идеал, к достижению которого призывают создатели этого идеала. Социальный идеал может быть достигнут, но может и не быть достигнут. Никакой научной необходимости здесь нет. Из того, что данное событие фактически наступит, не следует, что я должен стремиться к нему как к должному: «…из бытия никоим образом нельзя обосновать долженствования»[884]. Долженствование имеет сверхопытное, метафизическое происхождение. Долженствованием проникнута вся жизнь человека, т. е. она есть сочетание опытного и сверхопытного, метафизического[885]. Научного обоснования необходимости пришествия коммунистической формации в марксизме не вышло, а практика ее построения потерпела крах.

Булгаков приходит к выводу, что «учение о прогрессе в действительности есть специфически христианская доктрина»[886]. Основные посылки теории прогресса есть неустранимая часть христианского теизма, сочетающего свободу личности и абсолют: «…нравственная свобода человеческой личности (свобода воли) как условие автономной нравственной жизни; абсолютная ценность личности и идеальная природа человеческой души, способная к бесконечному развитию и усовершенствованию; абсолютный разум, правящий миром и историей; нравственный миропорядок или царство нравственных целей, добро не только как субъективное представление, но и объективное мощное начало»[887]. Теория прогресса, по Булгакову, доказывает «конечное тождество причинной закономерности и разумной целесообразности» и в этом смысле является теодицеей: «Она ставит себе, таким образом, целью раскрытие высшего разума, который является одновременно и трансцендентен и имманентен истории, раскрытие плана истории, ее цели и форм движения»[888]. Позитивизм видит в истории лишь «мертвую причинную связь», и лишь долженствование вносит в историю метафизический элемент: «Метафизика истории является раскрытием абсолютного в относительном; она стремится увидеть, как вечное сияние абсолюта отражается в ограниченной рамке пространства и времени»[889]. Абсолютное руководит нами в жизни, дает нам «абсолютный закон добра»: «Этот закон, в применении к историческому развитию, велит нам хотеть добра в истории и своими силами содействовать осуществлению добра, велит, другими словами, хотеть прогресса. Прогресс является с этой точки зрения нравственной задачей»[890]. «Идея абсолютного достоинства человеческой личности», включающая идеи равенства всех людей и свободы человека, «проповедана Евангелием»: «Все демократические идеалы нашего времени питаются этой идеей. Но – странным образом – не только происхождение этой идеи забыто и действительные основания ее утеряны, но с течением времени идеалы свободы, равенства и братства стали считаться чем-то чуждым и даже противоположным христианству»[891].