Сергей Николаевич Булгаков

Именно Бокль[1019], благодаря безумному успеху «History of Civilization in England» («История цивилизации в Англии, 1857–1861), стал популяризатором социальной физики Кетле как в России, так и повсюду в Европе и Америке[1020]. Интересно то, что в вульгаризованном переложении Бокля, так же как в первом переводе Кетле на русский язык[1021], идеи бельгийского статистика обратили на себя внимание русских статистиков-практиков, например главы московского земского статистического бюро Н. А. Каблукова[1022]. Ко времени расцвета статистики в 1870-е и 1880-е годы статистические методы Кетле стали предметом научных и политических дискуссий в среде земских и государственных статистиков, споривших между собой о применимости разных способов исчисления и каталогизации крестьянских хозяйств, что было одной из центральных задач в послереформенные годы. Вопрос об измерении земельных угодий и земском налогообложении имел самый острый характер в эпоху, когда земля переходила из рук в руки. В то время как административным статистикам (Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел) импонировали понятия «средний человек» и «закон больших чисел», согласно которым точность статистического вычисления увеличивается по мере увеличения базы данных, земские практики искали методы, способные учитывать индивидуальные или местные условия[1023].

Можно сказать, что Кетле ассоциировался для Булгакова, как для многих, с вопросом о детерминизме vs. свободе воли. Наиболее показательна десятая сноска к главе «Границы социального детерминизма» (цитата из Кетле): «Следует ли отрицать свободную волю в человеке? Мне кажется, что нет. Я думаю только, что деятельность этой свободной воли заключается в слишком тесных пределах и играет в общественных явлениях роль причины случайной… Премудрость Высшего Существа положила пределы нашим нравственным свойствам так же, как и физическим; Ему не угодно было, чтоб человек мог посягать на Его вечные законы»[1024].

В качестве положительной альтернативы к чересчур узким рамкам, оставляемым Кетле для человеческой свободы, Булгаков предлагает то, что можно было бы назвать «статистическим агностицизмом» A. A. Чупрова, автора книги «Очерки по теории статистики» (1909). Чупров, согласно Булгакову, стремился отграничить область статистического исследования от философских вопросов. Суммируя целый ряд цитат из Чупрова (в том числе «Свобода самая неограниченная отлично мирится с фактом устойчивости чисел нравственной статистики»), Булгаков замечает: «Утверждения статистики относятся к совершенно иной плоскости, нежели та, в которой мы встречаем конкретное и индивидуальное»[1025]. Итак, согласно Булгакову, не следует делать никаких выводов вообще о свободе воли на основании статистических теорий или исследований.

Наконец, третий этап – это форма, которую принимали рассуждения о применении точных методов к изучению общества и возможных философских или метафизических последствиях в определенном кругу немецких, а также многих русских ученых, современников Булгакова. Сегодня из этой полемики, средоточием которой являлся журнал «Archiv für Sozialwißenschaft und Sozialpolitik», запомнился едва ли не один Макс Вебер. Сопоставление Булгакова с Вебером проводилось не раз[1026]. Его сноски, однако, свидетельствуют о том, что здесь идет речь не столько о взаимосвязи двух «великих мыслителей», сколько о полной и естественной погруженности Булгакова в подробности немецкой полемики. Участники журнала в тесном общении с неокантианским движением ставили себе задачу выяснить точные правила социально-научной методологии, одновременно сохраняя момент индивидуального свободного действия[1027].