Замечание Гиппиус демонстрирует, почему сравнение идей Бердяева и Булгакова могло бы вызывать особенный интерес[348]: важно найти неразрывную связь между ними, чтобы понять, что противопоставляет их, как огонь и воду, а также обнаружить истоки их «интеллектуальной дуэли», которая должна была состояться в последующие годы. Тезис, который я хочу выдвинуть в данной статье, заключается в следующем: главной идеей философских исканий Бердяева и Булгакова является разработка концепции личности как основы человеческого достоинства и творчества в рамках христианского мировоззрения. Как прежде они симпатизировали марксизму с его подчеркнутым вниманием к человеческому достоинству и социальной справедливости, так немного погодя мы обнаруживаем в работах Бердяева и Булгакова критику марксистского материализма и атеизма, так как он, по их мнению, не включает понятие личности вообще: «Для [Маркса] проблема индивидуальности, абсолютно неразложимого ядра человеческой личности, интегрального ее естества, не существует»[349]. Тем не менее стремление к новой концепции человека приведет обоих мыслителей разными путями к разным результатам. Именно поэтому сравнение этих двух путей может пролить некоторый свет на интеллектуальные и культурные предпосылки различных систем аргументаций в современной дискуссии между православной и «западными» церквями о проблеме морального оправдания человеческого достоинства, о личных и коллективных правах[350]. Ценители русской религиозной мысли испытали настоящее удивление и разочарование, что Русская православная церковь, разрабатывая новую социальную концепцию в конце 1990-х годов, не обратила внимание на труды Соловьева, Булгакова, Бердяева и других отечественных религиозных мыслителей, для которых разработка и реализация православной социальной концепции являлась мечтой. Я хотела бы продемонстрировать, как различаются между собой идеи этих мыслителей, часто упоминаемых в одном ряду, и что они должны быть действительно тщательно изучены, прежде чем смогут послужить в качестве аргументативной базы официальных документов Церкви[351]. Я убеждена, что, хотя Бердяев прославился как философ человеческой личности и основоположник творческой этики, Булгаков разработал все-таки более убедительную христианскую аргументацию тех же идей[352]. Знаменитая, спорная и пугающая софиология[353] Булгакова не погружает полностью человеческую личность в безразличный космос, а как раз наоборот: он основал и обосновал свою антропоцентрическую систему на идее сотворения человека по образу и подобию Божьему. Булгаков был обвинён в антропоцентризме некоторыми его коллегами и местоблюстителем Московского патриаршего престола митрополитом Сергием в 1935 году. Булгаков комментировал это так: «Далее м. С. упрекает меня в
Общие положения христианских концепций Бердяева и Булгакова о человеческом достоинстве, социальной справедливости и свободе творчества создают впечатление, что они настолько близки в своих идеях, что могут быть уподоблены сиамским близнецам. Используя эти категории, они анализировали и критиковали современные им духовные, политические и социальные движения, учения Русской православной церкви, а также известных духовных лидеров эпохи Толстого и Достоевского[355]. Сравнивая философские учения о личности Бердяева и Булгакова, легко заметить, что они часто пользуются одними и теми же терминами и понятиями, например образ Божий, Богочеловечество, индивидуальность и Троица, но при этом применяют совершенно разную семантику и вкладывают различные философские смыслы.
Дальнейшее мое сравнение этих двух воззрений будет построено вокруг ключевых понятий в рамках концепции личности – потенциальности, Троицы и автономии. По моему мнению, потенциальность, понятие «меона» лежит в самой сердцевине учений Бердяева и Булгакова, но в то же время является именно тем, что формирует основные различия между ними, что различает их как воду и огонь, так как приводит к различному пониманию ноуменального источника творения. Рассматривая Божий образ и подобие, мы должны будем сказать несколько слов о том, как Бердяев и Булгаков понимают отношение личности к Божественной Троице. И, наконец, какую автономию такой «образ Божий» получает. Но прежде чем приступить к этому, я бы хотела добавить несколько замечаний по поводу некоторых трудностей интерпретаций в контексте данной темы.