Работая продолжительное время главным редактором «Байкала», я вынашивал мысль: надо сделать так, чтобы появилась книга о великих русских землепроходцах, покрывающих в седую старину немыслимые сибирские пространства, открывая России все новые земли. И думалось: а не подвигнуть ли на это кого-нибудь из талантливей вологодской плеяды — пусть бы поработал над образами своих древних земляков? Но ни Сергея Викулова, ни Василия Белова идея о такой книге не зажгла. И тут пришла мысль: а обращусь-ка я к Сергею Орлову, у которого — после Александра Яшина — такое большое влияние на вологжан!
Зашел в кабинет. И был разговор. Сидел он, смотря на меня добрыми, какими-то по-ребячьи чистыми, доверчиво-умными глазами.
— Ты говоришь очень интересные вещи, — сказал он. — Но надо ли поворачивать Белова на это дело? Мне кажется, не стоит. Пусть ребята продолжают каждый свое. Проблема современного российского крестьянства, проблема исчезновения старой русской деревни — это, как ты и сам понимаешь, штука страшно важная! Не понесем ли необратимых нравственных потерь, ускоряя, форсируя этот процесс? Думаю, что это такое дело — самые крупные таланты должны им заниматься. А о Ерофее Хабарове немало написано. И будут писать. Другие!
Сказал это Сергей Орлов с застенчивой улыбкой, будто прося извинения. А слова-то — глубокие и верные! Хотя не вполне отвечали на мой вопрос: не о новой книге, посвященной Ерофею Хабарову, думал я, а о большом художественном полотне с обобщенным образом землепроходца, не обязательно исторического лица. Имелись в виду истоки дружбы между народами — не легенды и вымыслы, а действительные реальные факты истории о том, каким образом удалось крошечным отрядам землепроходцев-разведчиков беломорских торговых домов пройти неистребленными через всю Сибирь и Дальний Восток в поисках сухопутных возможностей прохода в Китай и Индию. Землепроходцы — это не казачьи ватаги. Их ведь специально обучали и долго готовили, они обходились недешево тем, кто их снаряжал!.. Пришлось мне отступиться от мысли привлечь к этому замыслу вологодцев. Я согласился с Сергеем Орловым, — потрясли меня его слова об исчезновении старой русской деревни и возможных нравственных потерях!
Другая запомнившаяся встреча — на юбилее директора издательства «Советская Россия» Евгения Александровича Петрова. Было символично, что приветствовать от российского Союза писателей пришли Сергей Орлов и Николай Шундик — оба, под стать юбиляру, отменной скромности, честнейшие трудяги, известные на всю страну литераторы. В перерыве сказал Сергею Орлову, что в «Байкале» у нас печаталась интересная вещь Петрова — своеобразная повесть, написанная отличным языком, названная «Год рождения — тысяча девятьсот семнадцатый». Добавил, что читатели хорошо приняли публикацию. Было много писем, называли петровскую вещь талантливой по-настоящему, от сердца писанной, взволнованной и честной. Сергей Орлов искренне удивился:
— Неужели Евгений Александрович пишет? — Потом как-то погрустнел. — А мы заняты большей частью только теми, кто подобно курице, снесшей яйцо, орет на всю ивановскую!.. Директор нашего крупнейшего издательства написал интересную книгу, напечатал ее один из наших журналов, а у нас, на Софийской набережной, никто об этом не знает. Стыдно, ей-богу!
Редко увидишь нынче на большой должности писателя, который сумел бы сохранить в себе столько искренности в отношениях с людьми, сколько ее было в Сергее Орлове. Исполняя обязанности по должности, всегда оставался самим собой, Сергеем Орловым. Ему органически чуждо было говорить не то, что думает, а только лишь то, что велит должность. Его невозможно было представить специально готовящимся к встрече с важным посетителем, подбирающим интонацию, слова, охорашивающимся.
Как-то встретились на аллее в Переделкине. Шел я от Павла Нилина. Не могу вспомнить, с чего зашел разговор о Ленинграде, о том, как крупно повезло моему другу Ювану Шесталову. Жить в Ленинграде — это, конечно, для писателя счастье!
Сергей Орлов сморщился.