Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)

Катерина Архиповна потеряла уже всякое терпение и готова была выйти из границ приличия, в которых старалась себя держать как хозяйка дома.

- Я не продавала и не продам моей дочери, Варвара Александровна, и не хочу ее губить. Для вас, кажется, наши семейные дела должны бы быть посторонние, и потому, прошу вас, прекратите этот неприятный для меня разговор.

- Извольте, если он вам неприятен, я прекращу, но все-таки скажу, что дочь ваша любит Хозарова.

- А я вам скажу, что она его не любит, потому что получила не такое романтическое и ученое воспитание. Нельзя же, Варвара Александровна, по себе судить о других.

- Тем хуже для вас, Катерина Архиповна, что вы, быв такой страстной матерью, не умели от вашей дочери заслужить доверия.

- Я двадцать пятый год, как мать, и мать троих дочерей. Вы, я полагаю, не можете и судить об этих чувствах, потому что никогда не имели детей.

- Не смею и равняться с вами в этом отношении и сказала только из желания счастья Мари.

- Никто, конечно, как мать, не пожелает более счастья дочери.

- И с этим я вполне согласна, что они желают, но всегда ли умеют устроить это счастье детей? Впрочем, я действительно, может быть, дурно поступаю, что вмешалась в совершенно постороннее для меня дело.

- Оно конечно, Варвара Александровна, вам будет гораздо лучше предоставить мне самой знать мои дела.

- Совершенно согласна и прошу у вас извинения, - сказала опять насмешливым голосом Варвара Александровна.

- И меня тоже извините, - отвечала хозяйка, - и я, как мать, может быть, сказала вам что-нибудь лишнее.

Здесь разговор двух дам прекратился. Варвара Александровна из приличия просидела несколько минут у Ступицыных и потом уехала, дав себе слово не переступать вперед даже порога в этот необразованный дом. Вечером к ней явился Хозаров: он был счастлив и несчастлив: он получил с торговкою от Мари ответ, короткий, но исполненный отчаяния и любви.

"Я вас буду любить всю жизнь, - писала она. - Мамаше как угодно: я не пойду за этого гадкого Рожнова. Вас ни за что в свете не забуду, стану писать к вам часто, и вы тоже пишите. Я сегодня целый день плачу и завтра тоже буду плакать и ничего не буду есть. Пускай мамаша посмотрит, что она со мной делает".

- Не правда ли, - сказал Хозаров, прочитав это письмо Варваре Александровне, - по-видимому, это письмо небольшое, но как в нем много сказано!

- Тут неподдельный язык природы и наивность сердца, - отвечала та. Впрочем, - продолжала она, - вам все-таки надобно отказаться от вашей страсти, потому что это такое дикое, такое необразованное семейство! Я даже не воображала никогда, чтобы в наше время могли существовать люди с такими ужасными понятиями.

- Все семейство никуда не годится, но Мари между ними исключение: она непохожа ни на кого из них.

- Это правда. Отец еще ничего - очень глуп и собою урод, сестры тоже ужасные провинциалки и очень глупы и гадки, но мать - эта Архиповна, я не знаю, с чем ее сравнить! И как в то же время дерзка: даже мне наговорила колкостей; конечно, над всем этим я смеюсь в душе, но во всяком случае знакома уже больше не буду с ними.

- Но что же я должен предпринять? - возразил Хозаров.

- Не знаю. Entre nous soit dit*, вам остается одно - увезти.

______________

* Между нами будь сказано (франц.).

- Увезти? Да, это правда!

- Непременно увезти, - подхватила Мамилова. - Вы даже обязаны это молоденькое существо вырвать из душной атмосферы, которая теперь ее окружает и в которой она может задохнуться, и знаете ли, как вам обоим будет отрадно вспомнить впоследствии этот смелый ваш шаг?

- Знаю, Варвара Александровна, очень хорошо знаю; но теперь еще покуда есть препятствие для этого.

- Для любви не может быть препятствия, не может быть препон; ну, скажите мне, в чем вы видите препятствие?

- Препятствие в том отношении, если жена моя после будет чувствовать раскаяние, будет укорять меня.

- Никогда! Парирую моею жизнью, никогда. Женщины раскаиваются только в тех браках, в которые они вступают по расчету, а не по любви. В чем ваша Мари будет чувствовать раскаяние?

- Конечно...

- Нет, вы скажите, в чем и почему именно она будет раскаиваться?

Герой мой не нашел, что отвечать на этот вопрос. Говоря о препятствии, он имел в виду весьма существенное препятствие, а именно: решительное отсутствие в кармане презренного металла, столь необходимого для всех романических предприятий; но, не желая покуда открыть этого Варваре Александровне, свернул на какое-то раскаяние, которого, как и сам он был убежден, не могла бы чувствовать ни одна в мире женщина, удостоившаяся счастья сделаться его женою.

Приехав домой, Хозаров имел с Татьяной Ивановной серьезный разговор и именно в отношении этого предмета, то есть, каким бы образом достать под вексель презренного металла. Сообразительная Татьяна Ивановна первоначально стала в тупик.

- Ах, боже мой! - воскликнула она потом голосом, исполненным радости и самой тонкой и далекой прозорливости. - Ах, боже мой! - повторила она. Совсем из головы вон! Нельзя ли напасть на Ферапонта Григорьича? Их человек мне сказывал, что они отдают капитал в верные руки.