Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…

Не успел он докончить фразу, как я чувствую, что он скользит и шлепается в снег… А так как он крепко держал меня за руку, «чтобы не упасть», то за ним лечу и я… Дружно вместе летим! А Сергей Васильевич был невероятно смешлив и, вместо того чтобы рассердиться на такое досадное и глупое происшествие, да еще так не вовремя, лежит в снегу, до слез хохочет и от смеха ни встать, ни слова произнести не может. И так мы оба лежим на тротуаре в снегу и умираем от хохота! Насмеявшись вдоволь, уже веселые, встаем и идем на концерт. И в этот день концерт был особенно удачный.

В артистической Сергея Васильевича уже ждет другой мой дядя, Александр Ильич Зилоти. О нем мне многое хотелось бы написать. Он был интереснейшей личностью, великолепным пианистом и музыкантом, и чудесным человеком. Александр Ильич как пианист был явлением выдающимся, недаром Лист так любил его и так высоко превозносил; а как музыкальный деятель Зилоти своими замечательными концертами в Петербурге-Петрограде много сделал для русской музыки. Мне в жизни посчастливилось близко знать многих деятелей музыки и театра; Александр Ильич Зилоти – одна из самых ярких и светлых личностей среди них.

Мне разрешалось побыть в артистической до начала концерта, а потом Сергей Васильевич оставался один: он не любил перед выходом быть «на людях».

Зрительный зал задолго до начала переполнен. Настроение приподнятое, лица радостные, взволнованные, сосредоточенные. Ждут появления Рахманинова. Сегодня он играет свой Второй концерт.

Нерадостны и даже скептически настроены лишь те, кто считает Сергея Васильевича композитором несерьезным, неглубоким, не несущим в искусство ничего нового. Но таких меньшинство.

Подъем, нервное ожидание – когда же появится Рахманинов? Споры противников его музыки с любителями его музыки. Но тех, кто любит и почитает его талант, не так-то легко сбить с позиций ненужными, неверными положениями об отсталости его творчества.

Вдруг зал взрывается бурей аплодисментов. Рахманинова еще не видно, – в зале Дворянского собрания выход из артистической был слева от публики, вдоль эстрады, и не все одновременно видели входящего артиста. Только сидящие и стоящие в местах между колоннами первыми замечали его. С этой-то стороны и росла волна восторга при встрече с любимым композитором и пианистом.

Рахманинов выходит на эстраду. Бледный, – об этой его землистой бледности столько писалось, что не хотелось бы повторяться. Но не сказать об этом трудно, потому что такого мертвенно-зеленого лица мне не приходилось видеть ни у одного артиста, выходящего на эстраду. Высокий, – с эстрады он кажется еще выше, – строгий, очень элегантно одетый, но элегантность не навязчивая, немного со старинкой. И в этом большая прелесть.

Идет, не глядя на публику, очень замкнутый. Один, много два суховатых, но очень вежливых поклона в публику – и Рахманинов садится за рояль. А публика ревет, неистовствует. Он терпеливо ждет конца этого бешеного восторга, который не хочет затихать. Не вставая, еще раз кивает в публику и кладет руки на клавиши. Зал сразу замирает.

О руках Сергея Васильевича много писалось, есть хороший снимок; но кто не видел их сам из публики или, в особенности, вблизи, тому трудно себе представить их особую красоту.

Руки Рахманинова – это прекрасная скульптура. Большие, цвета слоновой кости, линии строгие, чистые, не изуродованные работой. Я видела вблизи руки многих пианистов, и почти у всех многочасовая, ежедневная работа накладывала свой отпечаток, разрушала цельность линий и форму их. У Иосифа Гофмана, например, маленькая, короткопалая рука с сильно выступающим мускулом от мизинца к кисти; всегда красная, пальцы узловатые. Перед выходом в артистической Гофман двадцать – тридцать минут держал руки в очень горячей воде, чтобы размягчить мускулы. У Александра Ильича Зилоти руки были красивой формы, но с довольно сильно выступающими венами и красноватые. Перед концертом, после нескольких часов разыгрывания, он надевал тугие лайковые перчатки, каждый раз обязательно новые, и снимал их перед самым выходом на эстраду.

Рахманинов ничего этого не делал. Пальцы у него были длинные, красивой формы, немного туповатые на концах, пальцы, которые он с такой убедительностью вводил в клавиши, которым инструмент подчинялся безраздельно.

Пауза, пока Рахманинов соберется и сосредоточится. И начинается волшебство. Он играет свой Второй концерт.