Сергей Сергеевич Аверинцев

2.11.1986. Ехать к Николе (на Кузнецах). Берем по дороге Аве­ринцевых. Он спешит в храм под звон колоколов; отойдя от испове­ди, бросается на колени, потому что как раз херувимская; потом ве­сел, лёгок. Ставим свечку на могиле его родителей, и там уже нет «Hie invocantur», стоит другое, «У Господа милость, и многое избавление». Какая я смешная обезьяна. Снова стою в загадке и раздвоении, не могу понять, как полюбить, как он, церковь. — Но возьми и полюби же, как в 1973, тут ведь легче гораздо! Нет, никак. Кто держит, что?

5.12.1986. Ренате звонит Аверинцев, говорит о чествовании Ли­хачева, где тоже его поздравлял, о том, как он много работает и везде выступает, что смотрел «Покаяние» [12], и это хороший фильм, что го­тов сразу дать Ренате рекомендацию в Союз писателей. Слушаю как вести с потерянной земли, из покинутого родного дома.

10.12.1986. У некоторых людей работает мысль на хранение како­го-то «центра», «верной позиции» от крайностей. Они считают, что

339

Бунюэль плох, Хайдеггер плох, Флоренский плох, Сергий Булгаков хорош. Я рад, что совпадаю с Аверинцевым: Булгаков невыносимо скучен и непонятно, зачем всё это множество страниц написано. — Аверинцев никого не пригласил на день рождения, работал целый день, с Ренатой говорил кратко, чем-то увлечен, а Рената сказала ему, что поздравляет с этим днем его рождения нас.

13.12.1986. «Сейчас жестокое время, страшное, с одной стороны, а с другой, не такое, когда тебя бьют, а у тебя руки связаны», сказал Аверинцев, когда я передал ему о Коле (Розине) и Хитрове (редакто­ре КЛЭ). Аверинцев сразу понял, в чем дело: «Но это же аккуратно наоборот», о правке Хитрова, и: «Да, сделай так». — Он покупает на­половину с Ириной Ивановной Софроницкой дом в Переделкине. И он должен столько заплатить, что, боится, придется продать себя в гладиаторы. Он закончил какую-то большую работу, ровен, немного расслаблен, счастлив, — впрочем, как всегда.

14.12.1986. Едем к Николе, где закоренелый и безупречный о. Владимир Рожков ходит, невероятно раздобревший, хромая — но розовощекий, но улыбчивый; в длинном подряснике целая священ­ническая машина. А раньше был о. Всеволод Шпиллер. — Аверин­цев рад переменам в стране, и как странно, что за дело дано было взяться такому серому и пошлому созданию, Чичикову, как назвал я; не его ли в самом деле предвидел Гоголь, в конце времен? Нет, гово­рит Аверинцев, фантазии одно, дело другое. И вот что: России дается последний шанс, может быть последние полшанса; если за них она не схватится... Раньше заграницей он на вопросы о стране отвечал: живу в России; теперь отказал себе в таком удовольствии. Все мы на­сельники одной камеры. И как важно, как единственно спасительно, чтобы вместе держались хотя бы те, кому это заповедано в Евангелии. Он легко сходится с людьми других христианских вероисповеданий; только с мусульманами не было случая сдружиться. Но вот армяне: они враждебны к грузинам и признают христианское родство с ними только в порядке общего фронта против азербайджанцев. Это гото­вый армянский анекдот: что такое христианское единение? это когда грузины и армяне вместе идут бить азербайджанцев. — Мы оба под­ходили к трапезе; Аверинцев задержался: Рожков приглашал его на следующую неделю в алтарь. — На обратном пути Аверинцев сказал,

340