Сергей Сергеевич Аверинцев

Тоном само собой разумеющегося недоумения он мог сказать сов­ременнику, пришедшему с ним знакомиться: «Но я должен сейчас заниматься арамейским», и это звучало как открывание дверей, не захлопывание их; как приглашение из тесноты обстоятельств на простор. — Кто ценил свободу больше него, не знаю; но менял ли он своенравно разговор, уходил ли вдруг, отменял ли собеседника, всё было напоминанием о воле за порогом наших самодельных тюрем. Однажды он попался в официальном месте на глаза атеисту Крывелеву, который начал его отчитывать за христианство «Философской энциклопедии». Аверинцев, в странном состоянии после ночи бес­сонной работы, неожиданно для самого себя рассмеялся Крывелеву в лицо; тот непонятно как вдруг исчез. Аверинцев никогда не был особенным борцом, ему это не требовалось. Он побеждал просто так, его присутствие было всегда естественным; сам он был склонен исчезнуть разве что только когда его слишком хвалили. Приличия не велели залезть под стол при собственном чествовании, а ловкости сделать это ему хватило бы; его неспортивность и малоподвижность обманывали; как-то при мне он на ходу быстро пересел в маленькой «Ладе» с заднего сиденья на правое переднее; попробуйте как-ни­будь сами. — Аверинцев был нужен всем, далеко не только своим уникальным знанием. Я не знаю, как мы устроимся теперь в холоде­ющем мире без него.

С пожеланиями всего наилучшего.

25.2.2004. Позавчера вечером позвонила О.А.С., в субботу 21 умер Аверинцев. Нам это не надо, уверенно сказал я. Ему это возможно было уже нужно, но для нас обвалилось, дыра в стене. Бахтин, Лосев было еще естественно, но теперь это оголение. Удовольствие, что ты еще живешь? Оно сомнительно. Что еще кроме беды?

4.3.2004. На музыкальном вечере в Дегтярном переулке я читал мои записи об Аверинцеве, потом бегло, глотая, Лосева о музыке. Это задело, но поскольку я говорил не в заоблачном тоне, людей сразу повело так, что после второй реплики, что-то о подробностях комы и нашем ничтожестве перед Аверинцевым, я встал из-за стола и пошел, меня все хорошо поняли и мгновенно умолкли. Но и по­том, за чаем. Публика хочет благоговейно ползти или вдруг тут же бунтовать, кто-то завел речь о том, зачем депутатство Аверинцеву, и

410

сорвался. — Была Марина Густавовна Шпет, которая любезно гово­рила мне, что можно было прочесть и больше.

Я честно передаю Лосева и Аверинцева, точнее многих, никогда почти не ввожу своих рассуждений, ни даже своих мнений, кроме напросившихся сами собой. Это не уменьшает того, что Лосев и Аверинцев тут мои, я беру их на себя, и это естественно, потому что пусть другие сделают лучше. И размежевание мое, оно мне нужно.

6.3.2004. О.А.С. пишет в «Новую газету» и «Наше наследие» об Аверинцеве высоко, отчасти со святостью, de mortuis. Твой путь — дать его живым, без образов кроме впечатлений, печатей, так чтобы мое было только в широте, в вопросе «что же это всё значит».

19.3.2004. Невместимо народу в центре русского зарубежья на Та­ганке, память Аверинцева, его большой фотопортрет, телевидение. Михаила Леоновича Гаспарова нет; С.Г.Б. похудел; Ю.Н.П. очень хорош, благородная надежная долгая старость. У Б. больше нервности, меньше покоя, и он не держал ровно микрофон. Много было из об­щины о.Георгия Кочеткова, где Аверинцев читал проповеди. — Вела красивая О.А.С, одетая в коричневое изысканно. Если не сохранили телесно, начала она, сохраним в памяти. Она не удержалась от вы­соких слов. Она прочитала свои стихи, которые ему нравились, «Во Францию два гренадера», произнося через е. — Евгений Борисович Пастернак, схематически отец, помнит, как второкурсник Аверин­цев попросил даму с 4 курса взять в абонементе для него книги и не мог их отдать; подошло время обходного листа, пришлось навестить его у него дома, где оказалось, что он к книгам прирос до физической невозможности с ними расстаться. Ранний Аверинцев пять минут извинялся прежде чем начать говорить. Женщины, жена Р.Р.Фаль­ка и главное Надежда Яковлевна Мандельштам, склонили его в иу­дейскую сторону, дегероизации, после культа античности. Позднее в Оксфорде Аверинцев увлекся новым английским богословием Клайва Льюиса и Джона Толкина; ища могилу Толкина, которую никто не знал, он дозвонился до ведущего толкиноведа в Англии; ночью завели машину и поехали на красивое кладбище на окраине Оксфор­да. Живой Христос, сказал Евгений Борисович, вот кто вел этого че­ловека. — Английский друг Аверинцева славистка Эвриел Палмер («ее улыбка самая красивая вещь, которую я видел в Англии», ска-

411