Серьги с алмазными бантами

Мари-Элен в очередной раз поверила матери и, пообещав выполнить все её указания, принялась за сборы. Через два часа, захватив новую птичницу Колет, увозящую за корсажем завернутую в платок тысячу франков, Мари-Элен уехала в Дижон, а её мать расположилась в своём прежнем кабинете.

«Правильно говорят, что всё познаётся в сравнении, – размышляла Франсуаза, – нужно было посидеть несколько месяцев в чулане под крышей, чтобы оценить настоящий уют собственного дома. Как же несправедлива жизнь: я выбилась наверх из настоящей грязи, денег у меня столько, что куры не клюют, а голозадые аристократы воротят нос, не принимая мою дочь в свой круг, хотя Мари-Элен – дважды титулованная особа и по отцу, и по мужу».

В дверях кабинета замаячила фигура доверенной горничной.

– Мадам, там нарочный вернулся из Англии. Письмо привёз. Изволите принять?

– Зови, – разрешила Франсуаза.

С чего это князь Василий вместо того, чтобы выполнять приказы, вдруг решил ввязаться в переписку? Конечно, после глупости, учинённой де Виларденом, это теперь стало не особо важным, но всё-таки…

В дверях показался невзрачный низкорослый мужчина в морском бушлате. В руке он держал письмо. Франсуаза взяла конверт и узнала свой почерк: это оказалось её собственное послание, а никак не ответ.

– Что это значит?! – воскликнула баронесса, гневно уставившись на посыльного.

– Так умер же адресат. Мне сказала хозяйка его квартиры, – доложил моряк и осведомился: – Других поручений не будет?

– Нет, – злобно бросила Франсуаза и отвернулась.

Нарочный пожал плечами, буркнул что-то похожее на слова прощания и ушёл. Баронесса де Обри осталась одна. С чего это она так расстроилась? Ведь князя Василия ожидала в Париже незавидная участь: после того как тот убил бы маркизу и её дочку, Черкасский должен был умереть сам – скончаться от сердечного приступа в одной из парижских гостиниц.

«Судьба сама спрятала концы в воду. Не придётся руки марать, – задумалась Франсуаза. – Одним покойником меньше. Совесть чище будет!»

С чего это вдруг вспомнилось это слово? Баронесса и в детстве-то его нечасто произносила, а уж после истории с предателем-любовником и вовсе никогда не вспоминала. Почему она думает об этом сейчас, когда всё только-только начинает налаживаться?

Вдруг отчего-то затрепетало сердце, а потом сильно кольнуло. Горячо!.. Как горячо!.. Господи, спаси!.. Боль становилась невыносимой. Франсуаза зажмурилась и откинулась на спинку кресла. Из дрожащей тьмы под веками выступила тёмная фигура, потом человек вошёл в круг света и оказался всё тем же проклятым любовником. Граф де Тренвиль – молодой и красивый – улыбнулся своей обворожительной улыбкой, сводившей когда-то Франсуазу с ума, и ласково спросил:

– Ну что, ты всё воюешь, голубка? Остановись и забудь… Для чего тебе понадобилось тащиться в Россию? У тебя самой денег как грязи, а ты столько народа погубила… Зачем?

– Я старалась для нашей дочки, ты ведь не захотел ничего для неё делать…

– Ну, кто старое помянет, тому глаз вон! – усмехнулся граф. – Ты же отомстила мне – забрала мою жизнь и жизни всех моих родных. Теперь мы квиты. Давай мириться и начнём всё сначала.

Любовник протянул руку Франсуазе. Она знала, что ему нельзя верить, но так хотелось, чтобы граф наконец-то оценил её, понял, какое сокровище потерял по собственной глупости, и Франсуаза вложила свои пальцы в ладонь де Тренвиля. Граф потянул её к себе. Куда это он? Франсуаза вдруг догадалась, что поднимается вместе с любовником по ступеням эшафота. Она попыталась вырваться, но поняла, что не может дышать: сердце пробил раскалённый гвоздь, и сил ни на что больше не осталось.

– Отпусти меня, – прохрипела Франсуаза, – я должна заботиться о нашей дочери.

– Мари-Элен справится и без тебя, – отозвался граф. – Она знает, где лежит завещание. Девочка только порадуется, что тебя больше нет: она сможет жить с тем, кого и впрямь любит.

Граф толкнул Франсуазу вперёд, и она упала на колени перед гильотиной. Любовник опустился рядом.

«Разве здесь могут поместиться двое?» – успела подумать Франсуаза.

Невероятная боль взорвала её сердце, а в чёрной тьме под веками сменилась картинка: две головы одновременно упали в корзину. Женское лицо было искажено ужасом, а на мужском – сияла улыбка.

Глава тридцать четвертая Часовня в Сен-Эсташ