Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Петр Тодоровский.

Точно уже не помню, когда я впервые посмотрел фильмы французской «новой волны», где-то на фестивалях. Все это было фрагментарно, не все мы тогда могли такое посмотреть. Что особенно привлекало? Режиссеры «новой волны» были личностями, никто ни на кого не был похож. И все-таки они были единомышленниками. Что-то общее у них имелось. Люди одного поколения, похожего образования, они по-новому взглянули на жизнь Франции и Парижа, который очень любили. Из всех режиссеров французского авангарда 60-х годов мне ближе всех Франсуа Трюффо, к сожалению, он рано ушел из жизни. Я очень его люблю, а фильм «400 ударов» просто остался со мной на всю жизнь. Думаю, что это его лучшая картина. «Американская ночь» награждена «Оскаром», «400 ударов» нет, но это такой выплеск режиссерского понимания того времени, той жизни, отношений подростка и семьи. Еще люблю Шаброля. Из того, что я у него видел, лучший фильм – «Милашки», с неожиданным финалом. На мой взгляд, Шаброль схватил что-то существенное из той же парижской жизни. Меня поразило композиционное построение этой вещи – такой чувственный фильм с такой сильной любовью, и вдруг выясняется, что герой – маньяк. Вспоминаю и «В прошлом году в Мариенбаде» Алена Рене – гениальная, своеобразнейшая картина, очень интересно решенная композиционно. Мы ничего подобного до этого не видели. Помню, как только посмотрел ее, сразу побежал во ВГИК взять на кафедре сценарного мастерства режиссерский сценарий Алена Рене. Прочитал. Точность – кадр в кадр. Он так точно работал и все записывал – каждый шаг, каждый поворот. Совершенно удивительный режиссер. А какая у него «Хиросима, любовь моя»! И, конечно, всегда поражал Годар, своеобразный, неповторимый, что бы ни делал. Я был на кинофестивале в Венеции, где он представлял свою картину «Безумный Пьеро». Ее просто освистали, в зале кричали, что это выдуманная, высосанная из пальца история – герой, которого играет Бельмондо, кончает жизнь самоубийством, обвязавшись пиротехническими шашками и взорвав их. Годар же, видимо, зная себе цену, никак не реагировал на эти свисты. Но, конечно, самая живая его картина – «На последнем дыхании». Здесь он первооткрыватель – особенно необычен рваный монтаж, выражающий характер героя, его сущность. Безусловно, в мировом кинематографе французская «новая волна» – явление уникальное. Вдруг после итальянского неореализма возникло какое-то новое кино. Трюффо из всех кажется более человечным и проникновенным и лично мне очень близким. Годару я просто могу завидовать, но сам бы так никогда в жизни не смог снимать. Когда смотришь его фильмы, то думаешь: как это он все, интересно, сделал? К тому же он очень своеобразно работает с актерами. Без сценария. У него есть какой-то свой режиссерский план, и он уже на съемках говорит актерам: «Посмотрите направо, считайте до четырех или до пяти, посмотрите налево». И что в результате получается! Оказала ли французская «новая волна» на наше кино какое-то влияние, не знаю. Даже если и так, то в те 60-е годы вряд ли кто-нибудь смог это проявить в своих работах. Потом, значительно позже, и у нас произошло полное освобождение и раскрепощение, когда уже можно было делать все что угодно, как, скажем, тот же Сокуров. Но в те времена я не могу вспомнить ни один советский фильм, который как-то напоминал бы французскую «новую волну». Я очень часто вспоминаю какие-то сцены из фильмов тех режиссеров французского авангарда, особенно когда начинаю работать над своим новым фильмом.

Владимир Хотиненко.