Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Получилось, что герой фильма не столько режиссер в коммерческом понимании этого слова, сколько ныряльщик на глубину своего собственного «я». И ныряет Гвидо так глубоко и так отчаянно смело, что у внимательного и чуткого зрителя буквально дух захватывает от тех образов, которые всплывают на экране в результате этих безумных заходов на Глубину, в результате этого серфинга на гребне десятиметровых волн собственной памяти, когда при любом неверном движении, при любом неверном режиссерском ходе, решении тебя может потянуть в бездну, в пропасть, и все увидят, насколько ты действительно немощен и бездарен. В этот смысле прекрасный ранний фильм Люка Бессона «Голубая бездна» в какой-то мере был вдохновлен шедевром Феллини, впрочем, как и прекрасная картина американского режиссера Боба Фосса «Весь этот джаз», в которой с помощью гениальной хореографии и музыки, по сути дела, воссоздана та же мука режиссера, та же изнурительная творческая работа человека, собравшегося обуздать своих «безумных жеребцов труда и созиданья» на потребу публики, платя при этом очень дорогую цену. И эта цена твоя жизнь, потому что поэты, а Феллини – поэт, он истинный адепт поэтического кино – потому что поэты, как известно, ходят по лезвию ножа и «режут в кровь свои босые души». Во всех этих трех очень близких картинах герои неизбежно умирают, пытаясь вытащить на Свет свой очередной шедевр, рожденный в глубинах собственного я. Известно, что Феллини, снимая этот фильм, все время напоминал себе: «Я снимаю комедию». Правильно! Комедию! Как у Данте, наверное? И комедия эта божественная!

Фильм был запущен в производство, а Феллини всё ещё находился в поиске: «Я подумал, что попал в безвыходное положение. Я – режиссёр, который задумал поставить картину, а какую – позабыл. Вот именно в эту минуту всё и разрешилось: я вдруг проник в самое сердце фильма – я расскажу о всём том, что со мной сейчас происходит, мой фильм будет историей одного режиссёра, который не знает, что за фильм он хотел поставить». «8 1/2» – это одновременно и рассказ о творческом бесплодии, и публичное признание перед всеми в этом своем убийственном для любого художника состоянии, и исповедь эгоцентричного интеллектуала католического склада, поэтому во всех внутренних метаниях главного героя тайно или явно присутствуют и Бог, и дьявол с его многочисленными соблазнами.

Так, чтобы хоть как-то облегчить свои мучения, Гвидо-Феллини (какой потрясающий инструмент был у великого режиссера в руках для выражения всех своих фантазий, всех, даже самых тайных закоулков собственной души, говоря это я имею в виду Марчелло Мастроянни) вызывает к себе на съемки одновременно жену и любовницу и ни у кого не находит понимание. Он создает для себя ситуацию невыносимости: жена обо всем догадывается, любовница заболевает, приходится врать и той, и другой, приходится слушать глупых людей, унижаться перед продюсером – и все напрасно: фильм не идет, отказывается всплыть с Глубины на поверхность, чтобы поразить всех своей необычностью. Ясно, что с таким человеком очень тяжело жить, ясно, что он абсолютный эгоцентрик и к тому же постоянно разговаривает с умершими, которые в кадре – это его, режиссера, покойные отец и мать прямо у вас на глазах вновь расходятся по своим могилам. Так вдруг возникает торжественный и поблёкший от времени образ покойного отца, вышедшего из могилы, чтобы пожаловаться: нет ни рая, ни ада, а склеп слишком тесен. А вот и мама, очень чем-то схожая с любимой женой, которой Гвидо изменяет.

Это его умершие родители, ничем не замутненные в своей провинциальной простоте. Каждого тронут эти кадры, каждого, кто уже успел потерять своих близких, и звучит за кадром пронзительная музыка Нино Рота, музыка, создающая в своем звуковом пространстве иную реальность, реальность навсегда потерянного для нас рая под названием детство.

Но Гвидо – проклятие не только самому себе, но и всем окружающим. И проклятие это заключается в его неуспокоенности, в его даре художника, в том, что он просто не может жить, как все остальные, не может быть обывателем, которым иногда искренне завидует: у них нет его мучений, им нечего бояться быть бездарными, от них никто и ничего не ждет.

Одной из любимых актрис Феллини считалась Сандра Мило. Более того, говорят, у них был длительный взаимный роман, о котором знала его жена Джульетта Мазина… Феллини любил Мило, как блистательную актрису, для неё специально писал роли. Она же выполняла все условия, поставленные режиссёром. Приглашая Мило на роль глупенькой Карлы, послушной любовницы, способной лишь развлекать, Феллини сказал: «Ты должна за очень короткий срок поправиться на восемь – десять килограммов…» Мило согласилась без возражений. Вот так из материалов собственной жизни и плелась эта золотая канитель фильма. Картина, действительно, поражает своей откровенностью, порой граничащей с эксгибиционизмом.