Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Впрочем, новогодний вечер всерьез испорчен не был. Степке отдали в полное безраздельное (благо, никто и не претендовал) распоряжение новенькую «Сегу», чтобы не лез к взрослым. Лидочка, дама крупноватая, обесцвеченная, легко краснеющая от легкого вина, держалась тихо и робко. Зато пришел сам Гаврилов с банджо и новой пассией, рыжей и восторженной. Пассия чем-то неуловимо смахивала на Олю Арбенину, какой она была на том памятном вечере в Тенишевском училище, и Николаю Степановичу поначалу было нелегко придать своему взгляду обычную рассеянность.

Стол накрыли в зале, который Николай Степанович именовал «африканской комнатой». На стенах развешены были жуткие ритуальные маски, курительные трубки и специальные магические приспособления колдунов оно-оно, потускневшие чеканные украшения бедуинских красавиц, передняя лапа чудовищного крокодила (настоящий, без дураков, трофей Николая Степановича; хотелось бы, конечно, отхватить у ящера чего-нибудь еще, побольше, но дорога предстояла дальняя, а тащить на себе), головы антилоп, масайские ассегай и щит; в серванте стояли пестрые гадательные барабаны, медный светильник и какая-то странной формы и самого зловещего вида дрянь — по горячему уверению хозяина, засушенная голова жестокого белого плантатора (сам-то он знал, что такие головы на амхарских рынках продают дюжинами на медный пятачок, благо, чего другого, а тыкв в Африке пока еще хватает); сенегальский ковер, помнивший копыта верблюдов Абд-эль-Азиза, устилал пол; с террариума Николай Степанович снял расшитое покрывало только после долгих и настойчивых просьб гостей — и сразу набросил его обратно: в конце концов, люди пришли поесть.

— Вот это, оно, там такое и живет? — с ужасом спросил Гаврилов.

— Живет, — подтвердил хозяин.

— А как называется?

— Не знает никто. Негры говорят: «хамамба-ас-хамамба». Что в переводе на простой язык означает «самоглот». Это я так перевел. Он же «проглот конголезский».

— А специалисты что говорят? — не унимался Гаврилов.

— А они в него не верят!

Аппетита обитатель террариума никому не испортил, только рыжая смотрела теперь на Николая Степановича восторженно. Уязвленный Гаврилов начал петь, и пел хорошо. Но все равно прошло некоторое время, и разговор вернулся к Африке.

— А как вас выпускали, Николай Степанович? — спросила прозаическая Лидочка. — Тогда же никого не выпускали, а вы так и вообще беспартийный.

— Ну, беспартийный — это еще не безногий, — сказал хозяин. — По линии Академии Наук я ездил.

— И для разведки кой-чего добывал? — подколол Гаврилов.

— Русскую военную разведку я уважал всю жизнь, — Николай Степанович пожал плечами. — Так что не вижу оснований. Это вам не чека.

— Да что можно разведывать в Африке? — хмыкнул Гаврилов. — Боевым слонам хоботы да бивни считать?

— Помилуйте, милостивый государь, а Лумумбу-то из-за чего, по-вашему, пришлось устранить? — Николай Степанович обвел глазами слушателей и принялся рассказывать совершенно потрясающую историю, в которой похождения неимоверного гэрэушника майора Коломийца и дочери местного вождя чернокожей красавицы Ахули нечувствительно переплетались с сюжетом романа Майн-Рида «Охотники на жирафов». А потом, вдохновленный собственным рассказом, он перешел к описанию древнего храма Омумбуромбонго, священного дерева, из которого вышли когда-то все животные, птицы, рыбы, люди, пауки и боги. Храму этому, по самым скромным оценкам, было не меньше тридцати тысяч лет, поэтому серьезные ученые им не занимались — да и не добраться до него серьезным ученым, привыкшим к легкой жизни, к проводникам и носильщикам.

— А кто такой Лумумба? — спросила рыжая где-то в середине рассказа, в ответ на что Гаврилов тут же изобразил песню своего детства: «Убили, гады, Патриса Лумумбу, а Чомба в кабаках танцует румбу!..» Тут же пришлось объяснять, кто такой Чомба. Потом Аннушка показала всем, что такое настоящая румба.

— Аполитичная пошла молодежь, — сказал Гаврилов, подтягивая струны. — Как блестяще мы разбирались в политическом положении в Бельгийском Конго, в скобках — Леопольдвиль! Сколько митингов провели в защиту, а Лумумбу, зараза, так и не уберегли. Это потому что ты своих шаманов еще к рукам не прибрал, сказал Николай Степанович. Вот в сорок втором: — и он рассказал удивительную историю о том, как в сорок втором, на скорую руку присоединив к СССР Туву, согнали шаманов в один большой лагерь и заставили камлать хором, результатом чего и явился коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Шаманов потом, ясное дело, не по-хозяйски вывели в расход. А моих, северных, еще в тридцать шестом кончили, вздохнул Гаврилов.

— Да что вы все об этом! — упрекнула Аннушка. Надоели ваши расстрелы, лагеря.

— Не всем надоели, — возразил Гаврилов. — В тех старых лагерях только лампочки вкрутить.

Стало как-то неуютно, и пришлось выпить.

— А правда, что вы гадать по-настоящему умеете? — тихо спросила Лидочка.

— Правда, — так же тихо ответил Николай Степанович.

— А вы не могли бы?..

— Не сегодня, — отрезал он. — Выпивши — нельзя.