Серое небо асфальта

— А где распивать? на улице холодно! — Виктор полез в карман… От сотни баксов ещё оставалось прилично.

— Здесь и раздавим! — усмехнулся второй.

— А бармен? — Виктор кивнул в сторону окошка.

— А… — пренебрежительно махнул рукой третий.

Виктор положил деньги на стол, отсчитал… и отдал одному из парней.

— Купи там… колбасы, хлеба…

За бутылкой бегали уже трижды. Витя всё пытался направить разговор в привычное для себя русло, но воронообразные ребята больше общались между собой, его почти не замечая. Он усиленно старался не потерять чувство радости, с таким трудом приобретённое с утра, но оно незаметно умаляясь, исчезало… таяло… словно мороженое на языке, маленькими сладкими слёзками.

Тот, который чаще всех молчал, внимательно посмотрел на него и недовольно поморщился…

— Целый день хочу спросить: что у тебя за усы?

Виктор мягко улыбнулся…

— Усы, как усы, сейчас такие не редкость, сто лет назад — тем более, вот десять лет назад мне чаще задавали этот вопрос.

— И до сих пор жив? — удивился молчаливый.

— Как видишь! — Виктор с сожалением почувствовал, что от мороженого осталась только липкая лужица. — А что, за такое можно убить? — он вопросительно поднял брови.

— И за меньшее можно! Можно и просто так!

— А как же заповедь?

— Это для слабаков! — вступил в разговор следующий. — Я, верно глаголю, а… Нечай?

— А право? — Виктор быстро взглянул на него, затем перевёл взгляд на того, к кому обратились.

— Каждый правый имеет право на то, что слева и то, что справа! — нажимая на букву "р" прорычал молчаливый Нечай!

— В смысле? — опешил Витя. — Как это имеет? А левый?

Кожаные парни дружно заржали и хищно переглянулись…

— Вот ты — левый, поэтому не имеешь! — Нечай вытер набежавшую от смеха слезу. — А если серьёзно, то почему им можно, а мне нет?

— Им? Ты имеешь в виду политическую и бизнес элиту, насколько я понимаю?

— Именно! Именно их — неприкасаемых, безнаказанных, растоптавших мои привилегии хозяина страны, нагадивших на них, и наглядно указавших мне путь в круг избранных — путь преступления! — Нечай стиснул зубы и поиграл желваками. — С волками жить… сам понимаешь, и я не хочу быть съеденным, лучше съем сам, и буду рвать им горло, и пить их кровь, чтобы у меня кровь не шла горлом, как у моего покойного отца — горняка. Они мне за всё заплатят жидомассонские ублюдки! За всех угнетённых и голодных! — его глаза горели таким лихорадочным огнём, что Витя испугался: не вспыхнут ли брови. Он выбил из пачки сигарету и прикурил…

Они долго смотрели друг на друга и молчали… Окружение Нечая не мешало им этим заниматься, соблюдая субординацию…

— Есть одно слабое "но", в твоём робингудовском порыве, — Виктор первым прервал молчание. — Пока ты прорвёшься в этот круг избранных, в это войско Сатаны, ты столько передавишь простого народу, что защищать уже будет некого!

— Народу? — вскричал Нечай. — А ты подумал? кто такое народ?.. Какой у нас сейчас строй, чисто этимологически?.. — он обвёл тяжёлым взглядом услужливо молчавшее окружение… — Верно, демократия, то бишь — власть народа! Согласен?

— Ну, ещё бы!

— А кто у нас правит?

— Ну да, оно конечно, но…

— Никаких "но", правят они… значит и народ — они, коли демократия! А все остальные — быдло! — Нечай победно и свысока взглянул на задумчиво глотающего дым Виктора.

— Но быдло не способно управлять, поскольку — скот! У нас была уже охлократия — власть толпы, в самое первое послереволюционное время, когда матросы и солдаты резали интеллигенцию, а крестьяне — помещиков! И к чему мы тогда пришли? К диктатуре пролетариата!? Такой общественный строй тебя больше устраивает? — Виктор тщательно затоптал пальцем окурок в пепельнице. — Что молчишь?

— Жду, когда ты закончишь свой эпос, до самого фильтра, как только что сигарету, — Нечай презрительно посмотрел на экономно докуренный бычок в пепельнице. — На здоровье своём скаредничаешь! Мелочь заумная! Я потому и встал на путь борьбы с существующим порядком вещей, что ни тот ни другой меня не устраивает и, прежде всего не устраивает психология раба, потому что я — воин, а не виктимный лох!

— Ну ладно, а сострадание, совесть, честь, наконец! — Виктор удивлённо покачал головой, пропустив оскорбление мимо.

— Совесть у тех — у кого болен грех, а честь — кому нечего есть! — Молчаливый, ставший наоборот, самым разговорчивым, разлил остатки водки и поднял стакан, призывая всех последовать своему примеру…

Виктор не дожидаясь остальных, вылил в рот водку и сказал:

— Ого, да ты брат — поэт! Однако говорил об этом Фёдор Михайлович в "Бесах" своих:

"Русскому человеку честь одно только бремя. Открытым "правом на бесчестье" его, скорее всего, увлечь можно!"

— Молодец, не дурак твой Фёдор Михалыч! — старший криво усмехнулся. — Только не прав кое в чём…

— Это в чём же? — Виктор не удержал ехидного тона.

— В том, что говорил только о русских! "правом на бесчестье" сегодня увлёкся весь мир!

Старший, спокойно посмотрел на Виктора, достал свою пачку Мальборо… деньги… отсчитал на бутылку и кивнул товарищу… Тот всё понял и исчез.