Серотонин

Все файлы были отсортированы в хронологическом порядке, по годам и месяцам, и в декабрьской папке хранилось всего одно видео, озаглавленное «Натали». Мне никогда не приходилось смотреть педофильские фильмы, я знал, что такое бывает, но не более того, и сразу понял, что его любительщина меня убьет, в первые же секунды он случайно наставил камеру на плиточный пол в ванной, потом перевел ее выше, на лицо девочки, девочка красилась, намазывая губы толстым слоем алой помады, слишком толстым слоем, залезая за контуры губ; затем она так же неумело, ляпая как попало, нанесла синие тени на веки, но это орнитологу явно очень нравилось, было слышно, как он бормочет «гут, гут», пока что это была единственная противная сцена. Потом он попробовал поснимать на отходе, точнее говоря, просто сам отступил с камерой, поэтому мне стала видна девочка перед зеркалом в ванной комнате, абсолютно голая, если не считать коротеньких джинсовых шорт, в которых она приехала. Груди у нее еще почти не было, угадывался лишь легкий на нее намек, некие посулы на будущее. Он что-то сказал, слов я не разобрал, но она тут же сняла шорты, села на табуретку в ванной, раздвинула ноги и начала водить себе большим пальцем, у нее оказалась вполне сформированная маленькая писька, совершенно гладкая, безволосая, я думаю, что на этом этапе педофил совсем распалился, и действительно, я слышал, как учащается его дыхание, да и камера подрагивала в его руке.

Внезапно картинка изменилась, девочка появилась уже в гостиной, надев мини-юбку в шотландскую клетку. Она натягивала чулки в сеточку, пристегнув их к поясу с подвязками, – все это было ей великовато, наверное, он привез взрослые вещи размера XS, ну и так сошло, правда с трудом. Потом она нацепила крошечный топ, тоже из шотландской ткани, и правильно сделала, на мой взгляд: за неимением груди появился хотя бы какой-то ее прообраз.

Далее последовал невнятный пассаж, он занимался поисками аудиокассеты и, найдя ее, вставил в кассетный магнитофон, я и не подозревал, что эти штуки еще существуют, в общем, снова винтаж, под стать «дефендеру». Девочка сидела сложа руки в ожидании начала. Наконец зазвучала песня, я не узнал ее, но она напоминала дискотечную музыку конца семидесятых – начала восьмидесятых, какая-нибудь Corona, возможно, но девочка отреагировала должным образом, она тут же принялась кружиться и танцевать, и вот тут мне правда стало тошно, но не от ее танцев, а от ракурса – он, скорее всего, присел на корточки, чтобы снять ее с низкой точки, и скакал вокруг старой жабой. Девочка, захваченная ритмом, явно испытывала неподдельное удовольствие, она то крутила юбкой, открывая орнитологу чудные виды на свою юную попу, то замирала лицом к камере и, раздвинув ноги, засовывала себе пальцы в промежность, затем в рот и долго сосала их, он все больше возбуждался, движения камеры стали совсем хаотичными, мне это все уже порядком надоело, но тут он наконец успокоился, поставил камеру на треногу и снова сел на диван. Девочка еще кружилась некоторое время под музыку, а он с обожанием смотрел на нее, он уже кончил – мысленно, я имею в виду, – оставался физиологический аспект, полагаю, он уже начал дрочить.

Внезапно раздался громкий щелчок, и музыка заглохла. Девочка быстро поклонилась, с какой-то иронической ухмылкой, потом подошла к немцу и опустилась на колени у него между ног – он приспустил штаны, но не снял их. Камера так и осталась стоять на треноге, мне почти ничего не было видно, это нарушало все основополагающие принципы порновидео, любительского в том числе. Несмотря на нежный возраст, девочка, судя по всему, умело справлялась со своей задачей, время от времени орнитолог довольно похрюкивал, осыпая ее всякими нежностями вроде Mein Liebchen, в общем, мне показалось, что он очень привязан к этой девочке, вот уж чего я никак не ожидал от отмороженного немца.

Ну вот так я и сидел, фильм подходил к концу, он, по моим расчетам, должен был вот-вот кончить, как вдруг послышался шорох шагов по гравию. Я мгновенно вскочил, сразу сообразив, что выхода у меня нет, я неминуемо с ним столкнусь, и это столкновение может оказаться смертельным, ему ничего не стоило прибить меня на месте и выйти сухим из воды – ну, вряд ли все-таки, но как знать. Открыв дверь, он дернулся, словно в каталептическом припадке, и задрожал всем телом, я понадеялся было, что он сейчас грохнется в обморок, но увы, он твердо стоял на ногах, только лицо его стало пунцовым. «Я вас не выдам!» – заорал я, чувствуя, что надо орать, что только отчаянный крик может спасти меня в этой ситуации, но тут же подумал, что он может не знать слова «выдать», и, проорав несколько раз подряд еще громче: «Я буду молчать! Я ничего никому не скажу!» – стал медленно пробираться к двери. Не прекращая орать, я развел руками, словно в знак невинности моих намерений; судя по всему, он не был склонен к физическому насилию, хорошо, если так, больше мне не на что было рассчитывать.