В советской историографии эта роль, на наш взгляд, преувеличивается, так как традиционно считается, что СССР внес основной, огромный вклад в разгром японского милитаризма. Так, A.M. Дедовский, критикуя западных ученых, писал: «Принижается вклад Советского Союза в разгром японского милитаризма… О героических подвигах советского народа и его вооруженных сил, о
Преувеличивалась и ожесточенность боев, которая без оговорок распространялась на всю маньчжурскую военную кампанию. Так, А.А. Кошкин писал: «Несмотря на упорное сопротивление японских войск, которое продолжалось и после отдачи приказа о прекращении боевых действий, мощная группировка противника была наголову разбита всего за 24 дня»[5].
О «неоценимом вкладе» СССР в победу над Японией пишет и российский историк В.П. Сафронов, хотя его вполне обоснованно можно оценить как
Странным выглядит и позиция другого российского историка, Б. К Славинского, который считает якобы «неблагодарным трудом» оценку того, кто виноват в тех отношениях, которые были исследованы им, включая данную войну между СССР и Японией, заявляя об этой войне в то же время в противоречие с самим собой, что «может быть мы квиты»[7], т.е. по сути дела одобряя не стремление союзников наказать Японию за агрессию в соответствии с нормами международного права, а осуждаемое им стремление к реваншу.
Издержки и преувеличения в оценке роли СССР в победе над Японией, свойственные советской историографии, стремится в своих работах устранить А.А. Кириченко[8].
Что касается мнения зарубежных ученых из числа критически мыслящих современных оппонентов советской политике в отношении Японии в качестве характерного рассмотрим точку зрения профессора Цуёси Хасэгава, японца по национальности, давно переехавшего в США, интересную, в особенности отражением отношения японцев к этой войне и ее последствиям для советско-японских отношений. «Было бы слишком нереальным ожидать, чтобы сознание вины Японии за развязывание войны было распространено также на отношения с Советским Союзом. Тем не менее до тех пор, пока японцы не приступят к самокритической оценке (в этом отношении. —
В то же время Хасэгава считает, что «память о войне все еще свежа в современной Японии, и она имеет в себе достаточно сил, чтобы помнить о японских антисоветских акциях». «Сталин, — полагает он, — добился блестящего геостратегического выигрыша в последний месяц войны на Тихом океане, но это была пиррова победа, так как она создала глубоко негативный образ СССР в массовом сознании японцев. Груз этой коллективной памяти служит балластом, который препятствует любому движению по сближению между Советским Союзом и Японией»[9].
Говоря о трагедии 2,7 млн. японцев на территориях, оккупированных СССР, в том числе 150 тыс. чел., пропавших без вести, разъединенных японских семьях, часть которых осталась в Китае, а также принудительной репатриации 426 тыс. японцев с Сахалина и Курил при стремлении к объективной оценке более мягкого отношения к ним с советской стороны на этих островах, чем на континенте, а также о гибели более чем 60 тыс. интернированных в СССР японских военнослужащих в нарушение международной Женевской конвенции 1929 г.[10], Хасэгава делает вывод, что «самой важной причиной этой трагедии» является неприятие Токио Потсдамской декларации сразу после ее предъявления, что исключило бы в принципе как возможность войны с СССР, так и атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки[11]. И с этим выводом нельзя не согласиться.
Вместе с тем этот историк отмечает, что японцы редко вспоминают об их интервенции в России в 1918—1925 гг., не любят говорить о японском милитаризме — реальной угрозе безопасности СССР в 30-е годы, вызывавшей вынужденную растрату им своих природных ресурсов в огромном масштабе, и милитаризацию его экономики и общества, а также о своей агрессии в Китае, Корее и других странах Азии.