Серп Земли. Баллада о вечном древе

— Вон там, у подножия, — сказала Добрина, показывая через парапет вниз, — однажды собрался весь город. К болгарской девушке сватались два самых богатых турка. Она, разумеется, ни в какую. Тогда паша пригрозил: убьем отца. Девушка согласилась, но поставила условие: станет женой того, кто на руках поднимет ее на вершину горы. Паша условие принял. Весь город сбежался. Первый турок лез как бык, но за два шага до вершины упал. Второй, еще здоровее, тоже свалился, не дойдя одного только шага. И тогда из толпы вышел паренек — болгарин. «Позвольте, — сказал он, — мне». Паша засмеялся: куда такому тщедушному! «Ну хорошо, — разрешил он, — неси, а не донесешь — и твоя, и ее голова с плеч». Взял паренек девушку на руки и на первых шагах зашатался. Но несет! Постоит, постоит и дальше! Так и донес девушку до самой вершины. Паше делать нечего, уговор есть уговор. «Ладно, — согласился он, — пусть будет твоей, только открой секрет, где же ты, тщедушный, столько силы взял?» «А никакого секрета, — отвечал паренек, — вся сила в любви. Любовь-то и помогла подняться. Чувствую, что падаю, но посмотрю ей в глаза — и снова сильный…»

— Дела, — заметно сконфуженно произнес Ангел. — Но ведь это любовь, теперь такой нет.

— А ну дай попробую! — крикнул Митко, подскочил к Добрине, обхватил ее за бедра, приподнял, перегнул на плече и тяжело, не распрямляя колен, понес по ступенькам.

Потерявшая поначалу от неожиданности дар речи, Добрина что есть силы заколотила его по спине, вцепилась в волосы и, давясь от смеха, все же выскользнула, спрыгнула.

— Нечестно, не по правилам, — бормотал разгоряченный, запыхавшийся Митко, поправляя растрепанную прическу. — Вместо того чтобы в глаза смотреть, она, видите ли, по спине молотит…

— В глаза, ты знаешь, кому смотрят, — уклончиво ответила Добрина и, не оглядываясь, пошла по ступенькам вверх.

Сумерки уже затопили, погрузили на дно марева весь город внизу, когда они поднялись на самую верхнюю площадку, к подножию памятника.

Добираясь, карабкаясь взглядом — по каменным сапогам, плащ-накидке, гимнастерке — до каменного лица Алеши с крутым подбородком и чуть вздернутым носом, Алексей обратил внимание, что вблизи у него иное выражение, чем издали. Что-то доброе, покладистое, оживлявшее даже сам этот камень, исходило от всей фигуры, словно, забравшись на эдакую высоту, Алеша диву давался, какая красота расстилалась вокруг. Как бы его, Алешиными, глазами Алексей глянул вниз, вправо и влево: море огней трепетало, переливалось до самого горизонта, обозначенного багряной, уже еле заметной, дотлевающей полоской заката. Он поднял голову, примерился и сообразил: Алеша смотрел туда, в сторону России. Да-да, с высоты своего великаньего роста, он, возможно, различает в совсем уже плотной мгле проступающие мельчайшими искрами огни Родины. И, не доверяясь этой собственной, заставившей сжаться сердце догадке, Алексей спросил Добрину, в какую сторону повернут памятник лицом.

— Он смотрит на Плевен и Шипку, — сказала Добрина, мгновенно поняв смысл вопроса. — Говорят, раньше он стоял немного по-другому и постепенно сам развернулся.

Снизу хлынул поток прожекторного света, слепящей волной от сапог до пилотки обдал памятник и осветлил, выявил каждую трещинку, оживляя камень. Словно отбросив невидимый теперь в темноте постамент, Алеша сияющим видением парил в ночном небе.

— Какой добрый Алеша юнак! — с восхищением произнесла Добрина, не сводя с памятника восхищенных, вспыхнувших изнутри огоньками глаз.

В ярких трепетных лучах прожекторов Алеша был действительно красив, красив необычайно — и не памятниковой, а одухотворенной, земной человеческой красотой. И, любуясь великим тезкой, вслушиваясь в неразборчивый, восторженный шепот Добрины, Алексей вдруг почувствовал себя ничтожно маленьким, никчемным и жалким человечком, которому по нелепой случайности дано столь обязывающее имя.

— Мы стоим между двух… Смотрите, между двух Алешей! А ну, загадаем на счастье! — донеслось до него.

Добрина, расширив пылающие смеющиеся глаза, шагнула к нему, нащупала своей ищущей горячей рукой его руку, правой схватила Митко, подтолкнула Ангела…

Понимая умом, что делает что-то не то, но уже не в силах с собой совладеть, Алексей вырвался, оттолкнул оказавшегося на пути Митко и кинулся вниз, оступаясь на невидимых в темноте ступеньках.

Он опомнился на нижней площадке, с колотящимся сердцем схватился за гранитные перильца и, весь загораясь стыдом, обернулся, посмотрел вверх. Все такой же величественный и невозмутимый, как будто высеченный из лунного камня, Алеша неподвижно светился в небе. Но в уголках его губ застыла усмешка, словно, видя все с высоты, он удивлялся невыдержанности и некорректности живого своего тезки.

Наверху послышался торопливый, встревоженный цокот каблучков. Голубое пятно отделилось от мрака, трепеща, навевая запах знакомых Добрининых духов, приблизилось к Алексею.

— Ты что, Алеша? Что случилось?