Серп Земли. Баллада о вечном древе

— Сегодня, 26 октября 1968 года, в 11 часов 34 минуты московского времени на орбиту искусственного спутника Земли мощной ракетой-носителем выведен космический корабль «Союз-3». Космический корабль пилотирует гражданин Советского Союза летчик-космонавт, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР полковник Береговой Георгий Тимофеевич…

Эти слова прозвучали для него как на фронте — боевым приказом Родины…

ГОД РАЗЛУКИ

За месяцы тренировок они успели узнать друг друга так, как если бы неразлучны были с детства. Самое же удивительное заключалось в том, что разграфленные буквально по минутам дни, похожие один на другой по утомительной повторяемости проигрывания не только каждого витка, но, можно сказать, каждого километра предстоящего полета, не только сплавляли их в нечто единое, но и все контрастнее выявляли характеры, привычки и наклонности. Порой Владимиру Шаталову казалось, что все они, сживаясь друг с другом и со своими кораблями, становятся каким-то очень сложным одухотворенным устройством, успешная работа которого зависит от каждой «детали» в отдельности. Впрочем, язык не поворачивался назвать «деталями» друзей, чьи души были уже как бы просвечены ежедневным, ежечасным общением.

Он уже знал наперед, какая реакция последует на неуклюжую подначку, отпущенную по адресу внешне невозмутимого, но обладающего очень чувствительными «датчиками» Алексея Елисеева. Алексей проглотит шутку, не подав даже виду, но в зрачках спокойных светлых глаз, как свет, рожденный раньше звука, а потом и в небрежно произнесенной фразе тут же выплеснется ответ, который невольно заставит покраснеть опрометчивого острослова. Евгений Хрунов интеллигентно отмолчится, отойдет в сторонку. Таких шутка всегда застает врасплох: их мысли на иной волне. Другое дело Борис Волынов со своей богатырской статью — усмехнется и лишь поведет сильным плечом.

Такие детали замечал, разумеется, не только Владимир. Что-то трогательно-заботливое проглянуло в каждом из них, когда несколько суток подряд, репетируя полетные условия, они довольствовались космическим меню. Почему-то лишняя туба черносмородинового сока непременно оказывалась у Алексея — кто-то подсовывал свою, зная, что он любит сладкое. Борис Волынов — это тоже знали все — был неравнодушен к ржаным хлебцам…

Но то главное, ради чего подгонялись одна к другой «детали» механизма, состоящего из четырех человеческих душ, четырех характеров, ожидало их, конечно, на орбите. Любая частность должна была принять там характер общего. Тому трудному и опасному делу, что поручалось им на двухсотпятидесятикилометровой высоте, нужна была спокойная и мгновенная реакция Елисеева, вдумчивая обстоятельность Хрунова и расчетливая, вдохновенная напористость Волынова.

С Волыновым у них, правда, были отношения особые — их обоих назначили командирами кораблей. За несколько дней перед стартом их и разместили в одной комнате. И любой, даже пустячный разговор неизменно трансформировался в обсуждение предстоящего полета. Даже засыпая, один из них вдруг озаренно спохватывался и будил другого: «Послушай, не спишь?.. А что, если закрутку сделать пораньше?» Дремавший мозг схватывал эту фразу мгновенно, как будто дневной разговор не прерывался, и, включив настольные лампы, раскрыв бортовые журналы на нужной, сразу угаданной странице, они снова и снова прослеживали, прощупывали каждую пядь орбиты.

Последний предстартовый вечер — Владимир должен был стартовать первым, а через двое суток к нему присоединялся на орбите Борис с Алексеем и Евгением — тянулся тягостно. Оставив на столе уже, кажется, вызубренные до каждой страницы бортовые журналы, они спустились в холл, начали было партию в бильярд, но, разогнав по столу шары, поняли, что игра не сулит развлечения. Сейчас Борис влепит в лузу вот эти два боковых, потом от борта дуплетом в правый угол этот… А он, Владимир, возьмет вот эти два шара, на которые Борис даже не обратил внимания. Через пятнадцать — двадцать минут, не признаваясь в ничейном результате, они будут гонять по зеленому суконному полю два последних шара. Они, не сговариваясь, поставили кии в сторонку и вернулись в комнату.

Служили два друга в нашем полку,
Пой песню, пой…

Но Борис тут же нажал на клавишу приемника, оборвав старую, удивительно соответствующую настроению песню.

«Ты мне надоел», — сказал один.
«И ты мне», — сказал другой…

Неписаная этика, воспитанная в каждом за годы службы в летных полках, не позволяла дать волю эмоциям. «А ведь мы и вправду поднадоели друг другу, — подумал Владимир. — Эти месяцы тренировок в одном и том же пространстве, с одними и теми же кнопками, с повторением одних и тех же команд, даже движений, которые позволял и которые диктовал нам корабль». И еще он подумал о том, что однообразие жизни, так сблизившее их, легко могло бы обратиться в свою противоположность, во взаимное отталкивание. Быть может, именно сейчас наступал критический момент.