Серп Земли. Баллада о вечном древе

— Да с виду вроде так, — согласилась она. — Только Владик уж больно усталый. Какой-то он не такой… Непривычный…

— Все будет прекрасно! Вот увидите! — заверил я.

— Ну, спасибо вам, спасибо, — сказала Ольга Михайловна.

На другой день я был уже в Караганде, мы начали готовиться к встрече «Союза-11». Медики настраивали свои мудреные приборы, повара изощрялись в сочинении меню… В одной из кастрюлек — мы знали это точно — закипал любимый украинский борщ Владислава. Все шло по программе. По программе раскрылся в небе оранжевый цветок парашюта, по программе плавно лег на траву спускаемый аппарат, по программе был тут же ловкими руками отброшен люк.

— Ребята! — позвал их просунувшийся внутрь корабля парень. — С приездом!

Корабль ответил молчанием.

Нет, ее уже было не остановить — телетайпную лепту, хищной змейкой нырнувшую в аппарат. Стой, черная весть! Где-то в доме на Ленинградском шоссе Николай Григорьевич и Ольга Михайловна чутко прислушивались к мелодичным, обещавшим радость позывным радио. Сообщение ТАСС… Сообщение ТАСС…

«В соответствии с программой после аэродинамического торможения в атмосфере была введена в действие парашютная система и непосредственно перед Землей — двигатели мягкой посадки. Полет спускаемого аппарата завершился плавным приземлением…»

Наверное, в эту минуту они просветленно переглянулись и не поверили, не могли поверить беспощадным словам:

«Приземлившаяся одновременно с кораблем на вертолете группа поиска после вскрытия люка обнаружила экипаж корабля «Союз-11» в составе летчиков-космонавтов подполковника Добровольского Георгия Тимофеевича, бортинженера Волкова Владислава Николаевича, инженера-испытателя Пацаева Виктора Ивановича на своих рабочих местах без признаков жизни…»

Так вот что такое «через тернии — к звездам»…

В Москву мы вернулись в тот день, когда по площади к Центральному Дому Советской Армии в тягостном молчании двигались траурные колонны. Знакомые космонавты, дежурившие у входа, зная, что мы прямо с аэродрома, отворили железную калитку и пропустили нас без очереди туда, откуда по мраморной лестнице, ударяясь о затянутые черным крепом и кумачом стены, стекала, выплескивалась на улицы разрывающая сердце музыка.

Рдяный отсвет венков падал на лица. Мы подошли к постаменту и на роскошные, источающие похоронную яркость цветы положили уже привядшую охапку ромашек, сорванных на том месте, где коснулся земли корабль «Союз-11». Поднять глаза на три красных гроба не было сил, и я перевел взгляд в сторону, где на поставленных в ряды стульях сидели родственники погибших.

Ближе всех к постаменту был сгорбившийся мужчина в черном костюме, с совершенно белой головой. Бледное лицо его сливалось с сорочкой, и на этом блеклом фоне выделялись лишь темные, неподвижные, устремленные в одну точку глаза. Я едва узнал в нем Николая Григорьевича. Ольги Михайловны рядом не было. Наверное, наша не совсем обычная процессия, положившая к постаменту не венок, а букет полевых, слишком скромно выглядевших здесь цветов, попала в его поле зрения. Он переменил позу, пошевелился и медленно, силясь что-то вспомнить, взглянул на меня.

Я не мог выдержать его взгляда.

ЛУННАЯ СОНАТА

Уступив настояниям жены, он решил наконец купить «Жигули», и не какие-нибудь зеленые или вишневые, что чаще всего мелькали на улицах, а непременно синие, того густого, яркого и веселого, как бы настоянного на васильках цвета, от которого празднично становится на душе. Осуществление давнишней мечты, и ее он тоже, улыбаясь при этом, называл не розовой, не голубой, а именно синей, было настолько реальным, что он мысленно уже частенько брался за холодноватый никель ручки, открывал дверцу, приглашая несколько смущенную, но не прятавшую восторженного взгляда жену, а сам, обойдя машину, садился в низкое кресло за руль и небрежным жестом вставлял в скважину ключ зажигания на замысловатом брелке-талисмане. Куда они ехали? А куда угодно — хоть к Черному, хоть к Балтийскому морю. Но на первый случай — просто к знакомым на званый воскресный обед. И он живо представлял себе, как рулит-выруливает в автомобильной тесноте улицы, выделывая такие ювелирные пируэты, от которых — он это видел, коротко взглядывая в верхнее зеркальце, — гордостью за своего лихача проникалась пугливо помалкивающая сзади жена.