Серпантин

- Что ты имеешь в виду? А, это... Костюм для подводного плавания, - отвечал Переверзев, продолжая рыться в рюкзаке. Теперь он извлекал оттуда одежду. Что-то бросал сразу, что-то осматривал или даже обнюхивал... "Может быть, это не его рюкзак? Да нет, с чего бы... Но что он в нём так роется... Как бомж в мусорном баке..."

- А где же тогда акваланг? - спросил Линецкий.

- Акваланга нет, - сказал Переверзев, - своего то есть. Я в основном плаваю с трубкой. Но подолгу. Ночью лучше в термокостюме.

Линецкий взял в руки термокостюм, ему нужно было самому пощупать, чтобы убедиться... Резина, - понял он, - но всё равно странно... Не тело... Но, может, это чья-то душа? Rubber Soul, you know?

Как бы то ни было, и без того превосходя его на две головы, Переверзев продолжал расти в глазах Линецкого - теперь уже вглубь...

Он достал из рюкзака полиэтиленовый пакет с серыми отутюженными брюками от сухопутного костюма... А потом подводное ружьё. В чехле, за который зацепился полосатый галстук...

Некоторое время Линецкий пытался самостоятельно разгадать эту головоломку, а потом сказал:

- Я сдаюсь.

- В каком смысле? - удивился Переверзев.

- Ты можешь объяснить, что это значит? Если это, конечно, не служебная тайна...

- Да о чём ты?

- Такое сочетание вещей в твоём рюкзаке.

- А, сейчас, - сказал Переверзев, - вот она. Заварка, я её так заложил... Сейчас, сейчас, сложу всё обратно, чайку вскипятим, я тебе всё объясню.

Объяснение в целом выглядело правдоподобно... Хотя чересчур как-то оказалось всё просто: Переверзев сказал жене, что едет в командировку в Москву, а сам отправился в Крым. Просто потому что в отпуске этим летом он уже был - с женой... Но, вернувшись в Питер, понял, что чего-то недополучил... И всё лето показалось прожитым напрасно...

В самом начале своего монолога он сказал, что не пьёт и не курит, и единственным наркотиком для него являются женщины... "Если бы он тут и поставил точку, это было бы красивое объяснение, - подумал Линецкий, - но до точки ещё очень далеко..."

Линецкий слушал теперь отчёт о праздновании дня Нептуна на нудистском пляже, с распределением ролей, с постановкой пьесы театрального деятеля и заслуженного нудиста, отсидевшего в советское время пятнадцать суток за нудизм... Когда Переверзев начал декламировать выученные наизусть идиотские реплики, Линецкий попробовал прервать этот поток...

- Погоди, - сказал он, - а почему ты не поехал в Коктебель? Если именно эти воспоминания стали причиной твоей "командировки"?

- Так я же там только что был. А мне сказали - аквалангисты знакомые, - что в Форосе самая прозрачная вода. Интересно было тут понырять... И с женщинами, по идее, должно быть не хуже. А если нет, тогда переметнусь в Коктебель. Поглядим... Так вот, вторая жена от меня ушла, когда мой самый близкий друг рассказал ей всё. При том, что она знала про любовницу, и ещё всякое... - Переверзев как бы замялся.

- Что всякое? - настороженно спросил Линецкий.

- Что мы с девчонками иногда устраиваем групповые номера...

- Ну, бывает, - как бы со знанием дела сказал Линецкий, - но что же тогда она не знала?

- Что у меня есть другая семья. Женщина, у которой ребёнок от меня, и они там точно так же считают меня мужем, отцом... Вот этого моя жена не смогла перенести и ушла от меня...

- А зачем твой друг ей рассказал?

- Не знаю... Завидовал. Я тогда диссертацию защитил. Не смог это пережить дружбан... А может, он хотел, чтобы жена не просто ушла, а к нему. Она красивая была... Но скорее всего, просто завидовал... Ну и вот... Она ушла, я остался с любовницей... То есть любовница стала моей женой... Тут-то я и понял самое главное: никогда нельзя жениться на любовнице!...

Линецкий смотрел на пламя костра, больше не слушая откровения преподавателя института физкультуры...

Который был кандидатом наук, между прочим, и бывшим чемпионом страны по многоборью.

Линецкий уже успел узнать и то, что многоборье не одно. Что существует целое множество многоборий. А в котором из них Переверзев был чемпионом, Линецкий не успел узнать, как уже забыл. Он думал: "Многожёнство, многоборье... Более того: множество многоборий... Экое многообразие... Но самое смешное, что в отличие от меня, сумасшедший великан защитился... И похоже, что над диссертацией намерен работать и на море..."

- Да, - сказал Переверзев, - теперь уже над докторской.

И, видимо, чтобы не быть голословным, он протянул Линецкому общую тетрадь в тёмной дерматиновой обложке. Линецкий открыл её наугад, полистал. Все страницы были испещрены... Но не отдельными большими буквами, как ему в первый момент показалось, а фигурками человечков...

В одной строчке помещалось пять-шесть таких фигурок...

Посмотрев на них повнимательней, Линецкий увидел, что все они совершают какие-то движения...

- В аспирантуре возникла проблема, - сказал Переверзев, - в моей диссертации должны были быть тысячи рисунков, и за это надо было заплатить художнику большие деньги. Пятьдесят копеек за каждый рисуночек. А денег у меня нет. И никогда не было.

- Ну, и?

- Я сам научился рисовать!

- Молодец.