От губительных ощущений не спасал даже бронескафандр, вокруг клокотал техногенный ад, земля стонала под ударами обломков фрегата, десантные модули, огрызаясь шквальным огнем орудий, осуществляли посадку под атакой серв-соединений Альянса, лес полыхал, здания вокруг лежали в руинах, сканеры боевой экипировки не справлялись с обработкой всех сигнатур, и мир в субъективном восприятии вдруг начал схлопываться, коллапсировать, исчезла глобальность воспринимаемых разумом событий, остался лишь небольшой пятачок данности, отгороженный от остального мира стеной разрывов…
Сканеры экипировки автоматически перенастроились, теперь они транслировали на проекционное забрало шлема только ближайшие сигнатуры, Говард видел лишь руины ближайших зданий да заходящий на посадку десантно-штурмовой модуль Флота Колоний.
Он отчаянно не хотел умирать.
Фарагней, действуя в состоянии аффекта, выбрался из своего убежища, и неумело маскируясь за обломками построек, короткими перебежками направился в сторону совершившего посадку десантного модуля. Ему оставалось пробежать каких-то двадцать метров, когда начала открываться рампа спускаемого аппарата, и из недр десантных отсеков в сумрак кипящей схватки вырвались… сервомеханизмы.
На борту не было людей.
Штурмовые боты Флота Колоний не обратили внимания на оцепеневшего человека. Вокруг хватало более крупных и опасных целей, чем фигура в боевом скафандре, нелепо застывшая среди руин.
Тягостно прошла минута… затем другая… а Говард по-прежнему стоял, не в силах принять краха своих надежд.
Ему никогда не выбраться с Юноны…
Очередь из автоматического орудия, хлестнувшая по броне скафандра, сбила его с ног, швырнула на землю, оставив корчиться меж бетонных обломков зданий.
Даже в самом жестоком, напряженном бою наступают минуты затишья.
Машины отходят на заранее подготовленные рубежи, технические сервомеханизмы пополняют их боекомплекты, меняют поврежденные сегменты брони, истребители уходят на дозаправку и вдруг там, где минуту назад не выдерживал металл, наступает тишина.
Редко в минуты затишья происходит нечто экстраординарное. Обычно пространство боя выглядит так же жутко, как и во время столкновения, лишь смолкают громоподобные удары, оседает пыль, обнажая перепаханную взрывами поверхность истерзанной планеты, дыбиться стеклобетон, догорают остовы подбитых механизмов.
Но порой случаются чудеса.
Из пролома в стене здания показались две удивленные, но не испуганные мордочки.
Котята…
Они еще прижимали уши, нервно оглядывались по сторонам, припорошенная бетонной пылью шерстка дыбилась на загривках, но тишина и детская непосредственность быстро взяли свое: оба котенка, выбравшись из темного подвала под багряный свет полуденного солнца, понемногу успокоились, один начал вылизываться, другой, более любопытный и непоседливый, заинтересовался струйками дыма, сочащимися из-под земли. Несколько секунд он принюхивался, а потом, подпрыгнув, попытался поймать лапами серые завитки.
Игра понравилась. Дым от бушевавшего в бункерной зоне пожара не пугал котят, они резвились, играя с серыми завитками, чихая, - для них не существовало войны, и картина, открывшаяся среди развороченного пространства разрушенных построек, кричала:
Жизнь не уничтожить.
Она сильнее ненависти, в ней нет иного стремления кроме инстинкта продолжения рода, растения не таят обиды, они вновь потянуться к свету, очистят воздух, дадут пищу и кров немногим уцелевшим животным.
А те, кто возомнил себя сильнее природы, решил, что подобен Богу в техногенном могуществе, несущем разрушение, пусть взглянет на играющих котят, юные побеги и ужаснется, - каким целям служит созданная им мощь, и нужно ли уничтожать пространство планет, чтобы потом потрясенно опуститься на колени перед пробившимся через пласты пела нежным, клейким, юным побегом?
…Четыре серв-машины невольно остановились.
Казалось, они бесстрастно взирают на играющих среди руин котят, но на самом деле в искусственных нейросетях билась одна и та же мысль:
– Продолжаем движение.
– Может, заберем их?