Сервис с летальным исходом

— Неважно. Прошло почти три месяца. Если не позвонит до конца недели, я поеду к ней сам. Папа, ты не знаешь, где можно достать пистолет? Или нет… яду! Лучше яду. Приеду — и сдохну у нее на пороге.

ПЕСНЯ

До Серпухова меня подвезли на милицейском “козлике”, как ласково называл свое сокровище шофер. После невыносимой тряски челюсть потом еще с полчаса отказывалась верить в незыблемость мира и продолжала подрагивать, при этом тут же постукивали зубы, а по позвоночнику проходила дрожь. Наверное, поэтому люди на платформе старались обойти меня подальше. Хотя… Трудно сказать. С одной стороны, конечно, после того как меня высадили у железнодорожного вокзала, я вздрагивала сначала через каждые тридцать секунд, потом через полторы минуты, потом, убедившись, что стою на твердой поверхности, и поверив в основательность платформы, я вздрагивала только через пять-семь минут. Но, с другой стороны, моя одежда… Снять уже слегка подсохшее шерстяное белье я отказалась категорически. Следователь Поспелов провел разъяснительную беседу среди обслуживающего персонала маленькой больницы, и мне были предоставлены в безвозмездное пользование: халат рабочий, синий, с оторванным карманом; телогрейка черная, ношенная много курящим человеком, зато с длинными рукавами, заменяющими варежки; рваная вязаная шапочка, вероятно, детская и, вероятно (не хотелось думать об этом), заменяющая до моего появления тряпку для вытирания пыли внутри батарей. Особое внимание, несомненно, привлекали валенки огромного размера и такой высоты, что коленкам в них невозможно было сгибаться, при ходьбе — прежде чем вытянуть несгибающуюся ногу вперед — приходилось делать ею полукруг в сторону. Был выбор. Был. Между этими валенками и резиновыми галошами, в которые для тепла мне предложили запихнуть много туалетной бумаги. Я выбрала валенки и ничуть не жалею. Если бы не блестящий металлический чемоданчик в моей правой руке, вон та кучка бомжей, распивающая в ожидании электрички подозрительное пойло из пластиковой бутылки, уже давно бы позвала меня к себе — я ловлю их любопытные взгляды.

Доковыляв до скамейки, я кое-как уселась, вытянув валенки вперед, и изучила билет, купленный мне шофером “козлика”. Проходящий мимо молодой мужчина вдруг сунул пустую бутылку от пива прямо в мой живот, спрятанный под мощной телогрейкой. Я еле успела ее подхватить, даже успела удивиться, прежде чем застыла глазами на мокром горлышке с лопнувшим пузырьком пены. Так, надо чем-то заняться, а то сейчас начнут кидать милостыню в оттопыренный карман. Посмотрим, кстати, что в кармане… Ставлю бутылку на землю, задираю повыше рукав телогрейки и лезу в карман. Зря я это сделала. Теперь рука грязная. Ничего интересного, если не считать влажной табачной крошки, заплесневевшего куска булки и обгрызенного мундштука. Пожалуй, в другой лезть не стоит. Ладно, а не раскрыть ли мне чемоданчик? Сколько там осталось до электрички?.. Я собиралась изучить его, как только сяду в электричку, но раз такое дело…

Открываю крышку. Парики, бутылочки, маски. Все это я уже видела, а вот некоторые скучающие на платформе очень заинтересовались, очень, особенно когда я примерила резиновый лоб с мощной нашлепкой длинного носа… Кислоту Поспелов изъял, как “химическое средство, которое может применяться в целях, опасных для человеческого организма”. От металлического термоса остался только круглый вдавленный след. Кстати, если он вдавленный, значит, должна быть пустота, куда можно вдавить этот кружок!.. Ощупываю выступ, трясу чемоданчик, отчего на асфальт вываливается шприц. Осторожней надо быть, осторожней, а то граждане позовут милиционера, и не поможет мне справка, выданная Поспеловым.

Я потрогала кружок с монограммой просто так. Захотелось почувствовать пальцами гравировку. Мои инициалы, как странно. Если это серебро… Не знаю, как это получилось, но кружок слегка повернулся под пальцами. Я нажала посильней, вращая его, и он опять повернулся, откручиваясь! После третьего поворота в чемоданчике что-то щелкнуло. Прямоугольный выступ, в котором были сделаны углубления для кислоты и пузырька с вазелином, отошел от крышки на миллиметр, но я этот миллиметр заметила. Не обращая внимания на собравшихся сзади полукругом зрителей, я приподняла выступ и обнаружила под ним: три паспорта (один заграничный), их я изучу попозже, в пакете из тонкой нервущейся фольги — три пачки денег в иностранной валюте (“Доллар, точно доллар!” — уверенно заметил кто-то из зрителей, когда я, вытащив одну бумажку, изучала ее на просвет, а другой поправил: “Не доллар, а сто!”), а в другом таком же блестящем пакете оказался конверт с фотографией. На фотографии темноволосый мужчина улыбался, демонстрируя рекламный оскал зубов и грустные глаза над идеальным греческим носом. Конверт подписан, а фотография — нет.

Из всех паспортов на меня смотрела незнакомка, у которой я пыталась украсть через стекло вагона кусочек жизни, а потом подарила ботинки и одежду.