Сервис с летальным исходом

— Нет. Я про баночку от крема. Мне она показалась очень красивой, я думала, что там дорогой крем, а там какая-то гадость вроде пепла! — заявляю я на пределе громкости. — Я ее случайно в банку с шурупами закинула, не знаю, как получилось… На третью полку от пола справа от тайника, если стоять лицом к выезду.

Петя меняется в лице, отдает чемодан Поспелову и убегает вниз.

— Что-то я вас, Мона, не понимаю, — подозрительно смотрит следователь.

— Ой, не понимаете!

— Ну вы хоть намекните! Если не из-за бильярдиста, зачем вы тут?

— Я уже говорила, из-за ребенка! Вы что, тупой или глухой? Из-за ребенка, и имейте в виду, я вам сегодня ни разу не солгала. Ни разу!

— Дать вам медаль?

— Если ваш опер найдет баночку, дайте мне из чемодана мою косметичку. Я брюнетка, понимаете?

— Да, — оторопел Поспелов, — то есть нет, ничего не понимаю!

— Мне нужен крем и косметика для смуглой кожи, мой лосьон, мой карандаш для губ. А в этом доме жила блондинка.

Следователь задумывается.

— То есть, если я правильно понял, вы меняете важнейшее вещественное доказательство, можно сказать, основное вещество для работы с клиентами по доведению их до состояния летаргического сна на набор кремов и лосьонов?

— Именно. На кой черт мне это ваше вещество, у меня в косметичке было заранее заготовлено облепиховое масло для смазки трещин на сосках, крем для лица на основе…

— Берите что хотите, — Поспелов открывает чемодан. — А почему вы попали в роддом без своей косметички? — спрашивает он, пока я роюсь в своих вещах.

— Преждевременные роды.

— То есть вы рожали не в срок? На сколько не в срок?

— На три недели.

— То есть, — он задумался, — восьмого марта вы не должны были…

— Восьмого марта у меня по плану было растворить в ванне двадцать девятой больницы агента Успендрикова. Это шутка! — кричу я, заметив, что Поспелов лезет в карман.

Я думала, за оружием. Или за наручниками. А он достал огромный клетчатый платок и вытер им лицо.

— Что тут у вас случилось? — озаботился появившийся Петя. Он поднял руку и показал следователю баночку в ней.

Конспираторы, да? Не выйдет! Фундик должен знать, что этой банки больше нет в доме.

— Ты нашел эту баночку! — радостно кричу я. — Какой же ты хороший сыскник!

— Она ненормальная, — разводит руками Петя. И вдруг обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Леди, — шепчет он в самое ухо, касаясь его губами. — А у вас в гараже в багажнике гость!

ОТКРОВЕНИЯ

Я бегу через две ступеньки вниз.

Открываю багажник “Москвича”.

Артур Карлович Бехтев спит, завернувшись в изрядно испачканный плащ, из приоткрытого рта невинно вытекает ниточка слюны. В правой руке зажата прямоугольная бутылка. Из плохо закрученной пробки вытекла желтоватая жидкость, пахнет спиртом и дорогим одеколоном.

Определенно, это заколдованный дом. Осторожно закрываю крышку, присаживаюсь на нее и пытаюсь думать. Ничего не получается. При избытке молока думать практически невозможно.

Иду мыть грудь. Иду кормить ребенка.

Коля лежит на боку, подпирая голову рукой, и смотрит, как я это делаю.

— Знаешь, — говорит он шепотом, — я все время пытался представить, как Ляля будет кормить грудью… И не мог. А у тебя это выходит очень естественно…

— У всех женщин это естественно.

— Нет. У Ляли маленькая грудь, ей бы пришлось что-то придумывать.

— Коля, почему — она?

— Не знаю… как-то само собой получилось, мы даже и не разговаривали сначала. С ней так приятно молчать! Она смотрит, смотрит в глаза, потом вдруг обхватит горло рукой и сглотнет ком, а зрачки расширятся… Или проведет кончиком указательного пальца по лицу, “нарисует профиль”, она так говорила — “можно нарисовать твой профиль?” — а на шее ее палец проваливался в дырку между ключицами и начинал надавливать, сначала легко, потом сильнее, и от этого у меня начинались галлюцинации, и я переставал дышать, честное слово!

— Представляю…

— Она говорила, что бог — женщина.

— Логично.

— Она не верила в астрологию. Она говорила, что все это чушь, что человек может сам управлять и жизнью и смертью. Она пила мою кровь.

— Хватит выдумывать!

— Честно. Я порезался как-то, она взяла палец в рот и сосала его, я чувствовал на ранке ее язык и от этого чуть не кончил!

— Коля, ты же понимаешь, что у такой женщины, — осторожно начинаю я, — в одно и то же время могло быть несколько мужчин. К примеру, ты и еще кто-то.

— Нет! — он смотрит удивленно и злобно.

Ладно, я пас. Тут я ничего поделать не смогу. Пить кровь — это, конечно, полный загиб. Или попробовать последний раз?

— Я хотела сказать, что, если она с тобой не трахалась, с кем-то же она должна была это делать?!

— Во-первых, — объясняет мне, тупой пошлячке, мальчик Коля, — на девятом месяце женщины уже не трахаются! А во-вторых, если ей очень приспичило, она могла это делать с мужем.

Ну полный загиб!

— Ты сам сказал, что у нее было сорок два мужчины! — завожусь я.

— Так это же до меня! — Коля совершенно обезоруживает своей верой и наивностью.

Он удовлетворен выражением моего лица и снисходительно интересуется:

— Ты же из-за любви топиться пошла, так ведь?

— Нет, из-за смерти.

— Но ребенок у тебя получился из-за любви?