Я не должна его искать, пока не вымоюсь. Засовываю коробку в полку с обувью и, перескакивая через ступеньки, — на второй этаж. Мыться!
У ванны сидит мальчик Коля в той же позе, в какой я его первый раз увидела, только теперь он в гипсе, взгляд по-прежнему обезумевший, нога вытянута вперед, руками закрывается от ужаса, вползающего в ванну, и этот ходячий ужас — я.
Мне некогда выяснять, от кого он прячется на этот раз, сколько трупов вывалилось из шкафов, сколько странных сантехников или электриков бегало за ним с бензопилой и паяльником, чтобы выпытать самую главную тайну — где коробка с сушеными фугу.
Маленький плачет.
Сбросив пижаму на пол, влезаю в ванну и открываю краны.
Взгляд Коли становится более осмысленным. Он приподнимается, протягивает руку и неуверенно трогает меня за мокрое бедро кончиками пальцев. Да живая я, живая…
Поверил. Настолько, что встал и взял большое полотенце. Обхватил меня, вытащил из ванны, поставил на пол, прижал к себе и стучит ладонями по спине, промокая. Мои переполненные груди упираются ему как раз в живот. Спасибо, Коля.
Иду на крик.
— Сначала он кричал от голода, и я вызвал “Службу спасения”. Пришел милиционер, хотел взорвать сейф гранатой. Пришлось сказать ему код, и он поменял пистолеты…
Я беру маленького, он в сильной истерике и не реагирует на мои руки. Молоко из груди капает на его лицо, я пытаюсь засунуть сосок в рот, а он извивается и кричит, крик переходит в визг.
— Что с ним?
— Я же тебе говорю, милиционер этот поменял пистолеты…
— Начни с конца.
— Я заварил смесь, как было написано на упаковке, а соски не было… Бутылочек полно, а сосок на них нет. Я искал, искал, и все остыло. Может быть, он плачет, потому что поел холодное? Я его с ложки кормил… С ложки еще быстрей остывает.
— Где ты взял смеси?
— Их принес другой милиционер и заставил расписаться.
— Расписался?
— Он настаивал! Но я предупредил, что еще несовершеннолетний.
— Принеси градусник.
— Градусник?..
— Я видела один в кухонном столе.
Пока Коли нет, я издаю нутром гудение, отдаленно напоминающее завывание ветра в скале.
Ребенок меня не услышал, скорее всего он затих, потому что почувствовал, как сгустился от гула воздух рядом и в стенах дома отозвались яичные пустоты.
— Ты слышала? — появился Коля с градусником и испуганной девочкой, цеплявшейся за край его рубашки навыпуск. — Кто-то жутко воет, это к покойнику, да?
Я положила маленького на пеленку, смазала ртутный кончик градусника слюной и стала раздражать им крошечное отверстие попки.
Помогло. После долгого пука из него с бульканьем вылилась желтая жижа.
— Полегчало? А теперь давай я тебя покормлю, ладно?
Ложусь рядом с ребенком на огромную супружескую кровать, я — голая, в одном полотенце, закат просочился сквозь стекло и лег рядом с нами оранжевыми квадратиками на шелк покрывала, ребенок сосет, останавливаясь, чтобы подавить всхлипом судорогу обиды и ужаса перед одиночеством, в которое он опять попал, девочка смотрит с восторгом обожания, большой мальчик убрал грязную пеленку и сел в ногах, я чувствую его тепло ступнями, мне так холодно…
Вероятно, я заснула. И маленький заснул, вынимаю сосок у него изо рта и говорю Коле:
— Спасибо.
— За что? — он пожимает плечами.
— За одеяло, за то, что укрыл, что не шарахаешься от меня глазами.
— А оно вкусное? — вдруг спрашивает Коля.
— Не знаю…
— Ты что, никогда не пробовала свое молоко?
— Нет, а надо?
— А можно мне попробовать? — спрашивает он плохо двигающимися губами.
— Можно. Только не кусайся.
Я поворачиваюсь к маленькому мальчику спиной, а большой укладывается на боку рядом, он устраивается головой у самой моей груди и так осторожно прикладывается к соску, что я не слышу губ, а только влажное тепло. Я благодарна Коле за боязнь прикосновений (маленький сосет куда сильней), за робкие глотки, за расслабленность рук и закрытые глаза. Закат подполз по кровати поближе, через сосок из меня выходят недоплаканные на свалке слезы вместе с горячими песчинками звезд.
Девочка Сюша смеется. Сидит на ковре, смотрит на нас и заливается смехом.
Мыс Колей отшатываемся друг от друга. Наверное, со стороны это действительно смешно — большой мальчик, сосущий грудь и поджавший ноги, чтобы они не свешивались с кровати, на одной — гипс… Сюша хохочет, Коля тоже с трудом сохраняет серьезность.
— Есть хочу, — говорю я шепотом.
Мы все спускаемся в кухню.
Коля, естественно, первым делом включил миксер, Сюша сидит у меня на коленках, а маленький лежит на полу в корзине для белья.
— У-у-у! — гудит Сюша и трогает мои губы пальцем. Она меня разгадала. Она поняла, что это я гудела недавно.
— Нельзя, — говорю я шепотом. — Коля испугается.
Сюша находит глазами Колю, осматривает всю его длинную фигуру, потом недоверчиво косится на меня.
Миксер включен. Пока он шумит, я напрягаю пресс и стараюсь гудеть как можно тише. Коля подходит к окну, осматривается и выключает миксер.
— Слышала? Опять кто-то воет.
— Это воет месть каменщиков.
— Это собака во дворе или ветер в трубе.
— Нет. Это яичные ловушки в кладке.
— Скажи! — вдруг отчетливо говорит Сюша.
— Слышала? Она разговаривает! — радуется Коля.