Серые волки

Оглядевшись, Беглов двинулся на тюканье топора и треск раскалываемых поленьев, что доносились из-за бани. На ходу он курил короткими, нервными затяжками; господин депутат явно был взвинчен до предела – чтобы это понять, даже не нужно было видеть лежащего за воротами охранника, – и наблюдавший за ним через оптический прицел снайпер передумал стрелять народному избраннику в затылок: ему стало интересно посмотреть, что будет дальше.

Обогнув баню, Беглов окликнул хозяина – судя по тому, как тот вздрогнул, едва не угодив себе топором по пальцам, достаточно резко и неожиданно. Назвать встречу старых знакомых радостной было нельзя даже с очень большой натяжкой: они не пожали друг другу руки, да и физиономии у обоих были чернее тучи. Завязавшийся разговор шел на повышенных тонах, это было ясно по агрессивным позам и резкой жестикуляции. Вскоре они уже орали, да так, что отголоски их воплей долетали даже до сидевшего на дереве за забором «Мистера Проппера». Последний развлекался, переводя перекрестие прицела с одного спорщика на другого и обратно. Через пару минут эта забава ему наскучила. Кроме того, тянуть дальше было рискованно: кто-то один из крикунов, а то и оба разом могли уйти с линии прицельного огня, что существенно усложнило бы задачу, которая в данный момент представлялась пустяковой настолько, что, изловчившись, Алексей Иванович мог уложить обоих одной пулей.

Затвор деликатно клацнул, дослав в ствол патрон, указательный палец нежно обвил гладкую стальную загогулину спускового крючка. Перекрестие прицела замерло на спине Беглова: ситуация изменилась, и теперь именно он – поджарый, мускулистый, с отточенными зоной рефлексами матерого волка – превратился в мишень номер один. А с пузаном в генеральском кепи можно и повременить: при его комплекции и тупой самоуверенности он никуда не денется. Так и будет стоять столбом, таращась на труп у своих ног, пока сам не получит пулю чуть пониже кокарды…

Задержав дыхание, Алексей Иванович начал плавно нажимать на спусковой крючок, но выстрела опять не последовало, потому что депутат Государственной думы Беглов внезапно, без предупреждения, в лучших парламентских традициях закатил генерал-полковнику Макарову в табло – или, выражаясь литературным русским языком, ударил кулаком по лицу.

4

– Вот тебе доказательство, тупая скотина, – сказал Илья Григорьевич, тряся ушибленной кистью и шевеля пальцами, на костяшках которых виднелись свежие ссадины.

Распростертый в усеянной щепками траве генерал Макаров приподнялся на локтях и сплюнул кровавую слюну.

– И что ты этим доказал? – спросил он, кривя в подобии улыбки окровавленный рот. Зубы у него тоже были в крови, и улыбка напоминала оскал вампира – не кинематографического Дракулы, а самого настоящего, реального упыря, только что утолившего первый, самый острый голод. – Я тебе объясню что. Сказать нечего, вот кулаками-то и машешь. Твоя это работа, Илья Григорьевич, от начала и до конца твоя. И нечего на журналиста валить. Он небось давно за тридевять земель от Москвы подштанники сушит, а все, что тут творилось с момента смерти Француза – твоя работа, твои игры. Ты думал, убрал Уксуса, и дело в шляпе? Думал, я дурак и ничего не пойму?

– А ты и есть дурак. – Беглов перестал трясти кистью, озабоченно осмотрел сбитые костяшки пальцев, подул на них и запустил руку под левый лацкан пиджака. – И нечего на людей обижаться, раз таким уродился. Надоел ты мне, Вася. Хуже горькой редьки надоел.

Василий Андреевич принял сидячее положение, кряхтя и опираясь на руки, одна из которых до сих пор сжимала рукоятку топора. Он снова сплюнул кровь и утер разбитые губы тыльной стороной ладони. На руке остался смазанный кровавый след; генерал посмотрел на него, брезгливо скривился и сказал:

– Знаю, что надоел. Мы оба тебе надоели, причем уже давно. Это ж ежу понятно: целое лучше, чем треть. По крайности, если говорить не о тюремном сроке, а о бабках.

– Я же говорю: дурак, – сказал Беглов и начал вынимать из-под лацкана руку.

Пистолет с длинным глушителем наполовину вышел из висевшей под пиджаком наплечной кобуры, на солнце тускло блеснул вороненый металл. И в это мгновение генерал Макаров вдруг сделал то, чего не ожидал ни Илья Григорьевич, ни наблюдавший за этой сценой из кроны старого дуба снайпер: изловчившись, сильно и точно рубанул Беглова топором по коленной чашечке.

Поскольку, занимаясь колкой дров, генерал не работал, а развлекался, в руке у него был не колун, а обычный трехкилограммовый топор. Чтобы расколоть полено, особой остроты лезвия не требуется – в этом деле она скорее помеха, чем подспорье. Но его превосходительство любил, чтобы бронза сверкала, оружейная сталь лоснилась от смазки, а о рабочие кромки режущих инструментов можно было поранить даже взгляд. Потакая этой прихоти, один из обслуживающих Василия Андреевича солдат периодически точил все, сколько их было в хозяйстве, ножи и топоры, доводя их до милого генеральскому сердцу состояния идеальной бритвенной остроты.