Серые земли

Везло ей, шлендре этакой… правда, вынужден был признать Себастьян, любому везению конец приходит. И ныне от той, легендарной красоты, что Яшку с ума свела, остались лишь полные налитые губы. И пожалуй, глаза, которые Нинон подводила густо, выбиваясь из созданного кем‑то благообразного образа. Краска размазалась, смешалась с кровью, и ныне лица Нинон было не разглядеть за буро — черной маской.

— В последний раз нам удалось найти свидетеля… уже надеялись, что все…

— Помер?

— Скоропостижно… почечная колика.

— Экая незадача. Следить за здоровьем надобно.

— А то… Аврелий Яковлевич, хоть вы мне хвост оторвите, но она это заслужила… и значит, есть в жизни справедливость.

Хвост щелкнул по каменным плитам, и Себастьян поморщился. Все ж таки, плиты были, во — первых, холодными, а во — вторых, твердыми.

— Есть, — почти добродушно согласился ведьмак. — Где‑то справедливость наверняка есть… но мы не о том, Себастьянушка. Вот представь, что ты волкодлак.

Представлять себя волкодлаком Себастьяну совершенно не хотелось. Все ж воображением он обладал не в меру живым, а спать предпочитал спокойно, без кровавых кошмаров.

— И подумай… в городе этом тьма тьмущая народу… а ты выбираешь двух костлявых теток преклонного возраста…

— Не такого уж преклонного, — возразил Себастьян, обходя Нинон с другой стороны.

— Но все одно, не то, что молодая девица…

— Молодые девицы не имеют обыкновения разгуливать по ночам… хотя…

— Именно, Себастьян. Если б он хотел жрать, сожрал бы кого… посочней. Только сердце и выдрал, — Аврелий Яковлевич постучал по краю стола. — Хотел бы убить… убил бы не двоих…

— Ясненько, — Себастьян погладил хвост. — Убивал нехотя. Жрал вообще через силу…

Аврелий Яковлевич, каковой к покойникам имел куда больше расположения, полагая, что смерть сама по себе многие прегрешения списывает, хмыкнул.

— Вроде того…

— И если так, то выбрал он их неспроста…

Себастьянов хвост метался, касаясь то одного стола, то другого.

— Но ладно бы сваха… может, она ему такую жену сосватала, что я этого волкодлака первым оправдаю, когда найду…

— Смотрю, весело тебе.

— Да… Аврелий Яковлевич, сами понимаете… при моей‑то работе лучше веселиться, чем печалиться… от печали до винца зеленого короткая дорожка. А от вина до револьвера…

А у свахи лицо нетронутое… или уже тут, в покойницкой обмыть успели? Ледяное, синюшное, и будто бы не человеческое, до того перекрутила, перекосила ее гримаса боли. Хорошо, что глаза закрыты. Себастьян старался в глаза мертвецам не смотреть: мало ли, запомнят, после вернутся…

Детский страх.

Или уже взрослый? Всякое ведь случается, Себастьяну ли не знать.

— Лихо не убивал. Вторую точно не он… он сегодня со мной был.

— Всю ночь?

— Нет. Но до того с братьями и… он ведь не мог. Вы сами говорили, что пока на нем ваш ошейник, то не обернется…

— Угомонись ужо, — Аврелий Яковлевич ногой подвинул табурет и сел, тяжко вздохнул, сунул пальцы под узел галстука — бабочки, показавшегося вдруг неимоверно тугим. А ведь только — только научился сам завязывать, чтобы прилично. — Крестничек тут не при чем, хотя на него подумают… сделано так, чтобы подумали… но у крестничка пасть поширше будет. Да и зубы подлиньше… это легко доказать.

— Тогда зачем…

— Себастьянушка, не пугай старика… помнится, прежде ты посообразительней был…

— А трава позеленей, небо синьше и далее по списку.

От затрещины спасло лишь то, что Аврелий Яковлевич сидел, и вставать ему было лень. Пальцем погрозился, да только эта угроза больше не пугала.

Пугало другое.

Прав ведьмак. Доказательства нужны королевскому суду, который Лихо оправдает… скорее всего оправдает, да только кто в Познаньске поверит, будто бы убивал не волкодлак.

Убивал не этот волкодлак.

— Проклятье… — Себастьян тряхнул головой, пытаясь отделаться от липкого страха.

Толпа.

И волнения.

Король пойдет на все, чтобы их унять… а многого не потребуют… всего‑то казнь… одна жизнь за многие… хороший размен… и даже если тот, другой, продолжит убивать.

— Погоди впадать в меланхолию, — сказал Аврелий Яковлевич. — Это завсегда успеется. Найти его надобно… и на костер.

— Костры уж лет сто как отменили.

— Это они поторопились, — Аврелий Яковлевич покачал головой, сетуя на этакую неразумную поспешность. — Костер супротив матерого волкодлака — первейшее средство, а то гуманизму развели, костры не жгут, голов не секут. Вешают, чтоб их… а нам опосля бегай, лови упырье, проводи разъяснительную работу…

Тяжкий вздох увяз в каменных стенах, и ежели был здесь кто, способный посочувствовать ведьмаку, то виду не подал.

К счастью.

Все ж таки Себастьян предпочитал мертвряков, которые лежат себе спокойно, сообразно натуре.

— Ну что встал? — сам Аврелий Яковлевич поднялся, руки потирая. — Иди работай… и мне не мешай…

— Так вы ж меня…

— Знаю. В шубе, в кармане, возьми книженцию… занятная весьма.

Кожаный блокнотик явно принадлежал не Аврелию Яковлевичу, хоть и любил он всякие интересные штукенции, да навряд ли впечатлился бы алою кожей с тиснеными розанами. Да и почерк, мелкий, бисерный, принадлежал не ему.