— Здравствуй, невестушка! — он протянул к Эржбете руки, наверняка намереваясь заключить ее в объятья, быть может, даже страсти. Но Эржбета вдруг ясно осознала, сколь разительно сия страсть будет отличаться и от книжной, и от воображаемой.
— Вы кто?
— Как кто? — он икнул. — Жених твой! Че, мамашка не написала? Говорила, что от… отпиш… ну ты поняла…
Эржбета кивнула.
Поняла.
— Правда, она сказала, что ты кобенится станешь. Но ничего, я норовливых баб страсть до чего люблю…
Жених… баронет… тот самый баронет, который… а предыдущий тогда, пострадавший от Эржбетиной ярости, тогда кто?
— Отпустите, — жалобно пискнула Эржбета, как никогда прежде ощущая свою неготовность к счастливой семейной жизни.
Баронет отпускать и не подумал.
Зазря он, что ли, в Познаньск перся? Нет, он был преисполнен намерений, которые сам полагал весьма благородными. В конце концов, не на сеновал же девку тянет, что в его жизни случалось, но замуж.
Жениться ему не особо хотелось, будь его воля, он бы и вправду ограничился сеновалом или вот кустами, которые выглядели вполне густенько, но батька баронетов страсть до чего этой женитьбы искал. И резоны свои изложил доходчиво, старым ремнем из турьей шкуры, которым еще самый первый из баронетов вразумлял своего наследника… нет, батька говорил что‑то этакое, про долг, про выгоду, про титул, который отойдет к Эржбетиным детям, позволив им подняться еще выше, но сии резоны в голове баронетовой не укладывались. В этой голове, говоря по правде, мало что укладывалось.
Но баба пришлась по вкусу.
А что носом крутит, так то от не понимания, какое ей счастие привалило… ничего, стерпится — слюбится. Ежели вдруг нет, то сеновал, он завсегда будет.
— Я… я не пойду за вас замуж! — Эржбета, в последние дни пребывавшая в состоянии задумчивости, вызванной, что творческим кризисом, что визитом, как ей казалось, жениха, дернула руку.
Бесполезно.
Настоящий жених держал крепко.
И тянул куда‑то… в парк тянул.
— Я кричать буду!
— От, баба… — возмутился баронет. — Чего кричать? Сейчас быстренько в храму, там все договорено, а после к тебе…
— З — зачем?
— Жениться! — хохотнул он.
Сему плану, пусть не самому гениальному, но имевшему все шансы на успех, не суждено было сбыться. Баронет так и не понял, откуда вдруг взялся этот задохлик в костюмчике.
Баронет таких на дух не выносил, что задохликов, что костюмчиков. При том, первых он бил, а вторых игнорировал.
— Будьте д — добры, — слегка заикаясь, произнес Гавриил. Он все еще не был уверен, что имеет право вмешиваться в личную жизнь панночки Эржбеты, как‑никак она дала ясно понять, что в этаком прямом вмешательстве не нуждается.
Но ныне панночка гляделась расстроенною.
А типус, завладевший хрупкою ее рученькой, раздражал Гавриила самим фактом своего существования. И конечно, недозволительной близостью к панночке… отсутствием почтения… в общем, хотелось вырвать типусу глотку.
Или хотя бы руку сломать.
— Чего? — спросил типус и ручку выпустил.
А панночку Эржбету с тропинки спихнул, по собственному его мнению, сделавши это мягко, почти с любовью. Правда, баронет не знал, была ли то любовь к будущей супруге или же к драке, в которой бабы, как известно, первейшая помеха. Но незнание жизнь ему не отравляло.
Пускай себе.
— Будьте добры, оставить панночку в покое. Она явно тяготится вашим обществом, — Гавриил отложил тросточку и шляпу снял.
Тросточкой человека покалечить можно, а то и вовсе до смертоубийства опуститься, а шляпа ему просто нравилась. Нехорошо будет, если попортят.
Эржбета замерла.
Надо было бежать… собирать вещи и менять адрес… город… может, податься в Подкозельск… или же Богуславе отписаться, она примет… или хотя бы полицию позвать… ее ведь мало не похитили. Но вместо этих, вполне, казалось бы, разумных действий, Эржбета просто стояла.
Глядела.
Никогда‑то из‑за нее мужчины не дрались… это, конечно, не славная дуэль графа Брежинского с подлым совратителем в «Благословении небес», но все же… все же…
— Я тебе в рожу дам, — благородно предупредил баронет и пальцами пошевелил, разминаясь.
— Попробуй…
Прежде Гавриил не чувствовал подобного азарта. Напротив, он всегда‑то старался помнить о том, что надлежит сохранять спокойствие, но… спокойствие не сохранялось.
Напротив, всю его сущность переполняло незнакомое доселе чувство азарта.
И когда баронет замахнулся — а замахивался он широко, от души, полагая, что раз соперник предупрежден, то остальное и не важно — Гавриил легко ушел от удара.
Люди были медлительны.
Пожалуй, именно в такие моменты он чувствовал ту, другую, проклятую свою природу.
— Т — ты… — возмущению баронета не было предела.
Приличные люди так не поступают!
Приличные люди, уж если в драку лезут, то честно предоставляют сопернику собственную физию для бития… а после и сами бьют. Так, в честном поединке, и выясняется, кто из мужиков крепче. А этот…
Он вдруг возник где‑то сбоку.
И ткнул пальцами в подмышку. Твердыми пальцами! Больно!
— С — скотина!