— Грабят… — Сигизмундус дрожащею рукой протянул кошель. Весьма потрепанный кошель, который и вид имел прежалкий. — Г — грабят…
И всхлипнул тоненько, жалостливо, что, впрочем, девицу нисколько не впечатлило. Подбросив кошель на ладони, она хмыкнула:
— Совсем меня за дуру держишь?
Вопрос свой, несомненно, весьма важный, она подкрепила душевным пинком по голени, которого трепетная Сигизмундусова душа не выдержала.
Без души, следовало признать, с телом было управляться не в пример легче.
— Настоящие деньги давай…
— Уверяю вас, прекрасная панна, — не очень искренне сказал Себастьян, и поморщился, до того жалким, блеющим был его голос. — Деньги самые настоящие! Мне их в банке вручили…
— Не эти гроши…
Устав уговаривать Сигизмундуса, девица вновь пнула его, но больше для порядку.
— Пшел отсюда!
Уговаривать себя Себастьян не заставил, он обнял Евдокию, которой происходящее с каждою секундой нравилось все меньше. Она отдавала себе отчет, что люди, заполнившие третий вагон, вовсе не случайно появились в нем.
И более того, появившись, не уйдут без должное добычи.
Вопрос лишь в том, кого они такой добычей сочтут.
— Гля, бабы… — раздалось сзади.
А там и визг.
И оплеуха… мат…
— Угомонитесь! — рявкнула девка, отвлекшись на мгновенье от Сигизмундусовых вещей, которые она потрошила с немалым энтузиазмом. — Не для того сюда явились…
— А для чего? — шепотом поинтересовался Себастьян. За девкой, которая аккурат выворачивала уродливого вида чумодан, он наблюдал с немалым интересом.
Из чумодана на грязный пол летели Сигизмундусовы рубашки, выбиравшиеся с немалою любовью, клетчатые шарфы, панталоны с начесом… дорожный несессер из дешевой кожи. Его девка осматривала с особой тщательностью, перебирая ножики, ножнички и кусачки так, будто бы надеялась узреть средь них скрытые сокровища.
— Где?!
— Не понимаю вас, милостивая панна, — Сигизмундус вздернул подбородок, и шарф поправил, правда, при том в фигуре его не было ни капли величественности, напротив, сама она гляделась гротескною, нелепой.
— Где твои деньги?!
Девица явно злилась. И кусала губы. И с трудом сдерживалась от того, чтобы не ударить Сигизмундуса по лицу.
— У вас, милостивая панна. Если вы запамятовали…
— Другие деньги!
— Других нету, — развел руками Сигизмундус. — А ежели вам кто сказал иначе, то он ошибся…
— Сумку ищи…
Посоветовали девице, и она огрызнулась:
— Без тебя знаю…
Сумку она выволакивала из-под лавки, пыхтя от натуги, упираясь обеими ногами в пол.
— Аккуратней, панна! — взмолился Сигизмундус, но услышан не был. Девка, вытащив сумку в проход, выдохнула.
И наклонилась.
За девкой следил не только Сигизмундус. Евдокия поняла, что ей самой донельзя любопытно.
Сумку Сигизмундус прятал.
И на ручки ее, обмотанные шнуром, повесил замок, который девица пыталась сковырять, но, потеряв остатки терпения, попросту отстрелила.
— Экая она… темпераментная, — оценил Себастьян, отступая на шаг. Видать, испытывая некие, как подозревала Евдокия, закономерные опасения, что с темпераментом своим девица не всегда управиться способна.
Она же, распахнув сумку, уставилась на ее содержимое.
— Это… это что такое?
— Книги, — ответил Себастьян, отступил бы и дальше, но был остановлен чувствительным тычком в спину. Судя по калибру, тыкали обрезом, каковой в нонешней ситуациия являл собою аргумент неопровержимый.
— Книги?
— Книги, — Себастьян повел плечом, которое зудело.
Организм его этакая близость к обрезу нервировала.
Организм был против членовредительства, особенно, когда вредить собирались ему, а потому желал немедля защититься.
— К — какие книги? — девка выбрасывала их, одну за другой.
— Ценные. Милостивая панна, я был бы премного вам благодарный, ежели бы вы взяли себе за труд обращаться с книгами аккуратней. Вы и представить себе не можете, до чего они ценны! Да что там, бесценны… я собирал сию коллекцию двенадцать лет… это, за между прочим, «Полный малый справочник нежити». Издание третье, уточненное и дополненное… а это — «Упыризм как метафизическое явление»… и «Признаки эволюционной дивергенции подвидов малой и бурой крикс на верховых болотах Подляшья»…
Серая книжица полетела в лицо Сигизмундусу. Он книжицу перехватил и, прижав к груди, нежно погладил. обложку.
— «Морфологические особенности строения челюстей ламии волошской»… редчайший экземпляр…
— Книги… — выдохнула девка. — Здесь книги!
— Я ж вам сам сказал, милостивая панна… — Сигизмундус пристроил книжицу на полку. — Но вы мне не поверили. Это крайне невежливо с вашее стороны. Я, за между прочим, в жизни еще никому не врал!
Сие было чистой правдой, потому как Сигизмундус уродился существом на редкость честным, что проистекало большею частью от абсолютной его неспособности врать. В детском нежном возрасте, и позже, в отнюдь не нежном, но студенческом, Сигизмундус совершал вялые попытки вранья, но бывал разоблачен, пристыжен, а то и бит. Последнее обстоятельство немало способствовало воспитанию в нем честности.
И ныне это качество, безусловно, похвальное, грозило обернуться бедой.
— А деньги где? — повторила давешний вопрос девица и насупилась грозно.
— У вас, милостивая панна…