«Во многом знании много печали», — вспоминаю я. И оглядываюсь, надо отыскать шофёра.
Над шестиугольными плитами площади колеблются жёлто-зелёные грозди растений, но чёрной «Волги» не видно. Наконец замечаю своего водителя вдали, на смотровой площадке.
Подхожу и впервые в этом странном мире чуть не смеюсь. Стоя на краю серой бездны, шофёр курит и стряхивает пепел в Стикс. Наверное, только русский способен покуривать на самой грани небытия.
— Вот не знал, что здесь можно курить.
Тот оборачивается и внимательно оглядывает меня.
— Похоже, достали что хотели. Тогда моя миссия закончена. А курнуть здесь можно, любые сигареты доступны. Ведь этот мир подчиняется силе мысли. Другое дело, что здесь не бывает желаний. Да и удовольствия от курева тоже не испытываешь.
Он щелчком отправляет окурок в Стикс:
— Ладно, разбегаемся. Ты теперь и без «волжанки» доберёшься. Просто представь отчётливо, куда ты хочешь. Всё равно придётся привыкать.
— А ты куда? — я тоже с готовностью перехожу на «ты». — Даже не знаю, как тебя зовут.
— Неважно, — пожимает плечами собеседник. — Здесь обычно не бывает имён. И куда попадёшь, тоже не знаешь. Мало кто сам выбирает путь, и такие в Лимб обычно не попадают.
Не подав руки на прощанье, он идёт прочь, что-то насвистывая, а я вдруг замечаю, что прохода в зарослях, через который мы проехали к Исейону, больше нет. Но моего спутника это, похоже, не беспокоит, где-то посередине площади он просто исчезает. Я вздрагиваю, а потом вспоминаю его совет.
Так, попытаемся представить: заснеженная площадь перед институтом, колонны у входа…
И почти утыкаюсь носом в одну из них. Площадь сумрачна и безлюдна, огромного пса не видать. Я боязливо поднимаюсь по ступеням…
Пёс выпрыгивает откуда-то со стороны, и раздаётся такой рык, что я обмираю. Снова кошмарная чёрная морда у моего лица! Я хочу повернуться, чтобы бежать, но ноги не слушаются…
«А куда бежать? — мелькает сумасшедшая мысль. — Он везде догонит».
А следом в голову приходит другая…
«Вы зря боитесь. Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом…».
Один раз у меня уже получилось!
— Привет, Рок, — сипло говорю я собачине, готовой откусить мне голову. — Не скучал без меня?
И продолжаю нести всякую ахинею.
Пёс придвигается вплотную, утробно рыча, обдавая жаром из пасти, а потом вдруг поворачивается и толкает плечом. Шерсть оказывается жёсткой, от толчка я едва не падаю. Пёс повторяет странное действие, и безумная догадка приходит мне в голову — огромный зверь просто хочет потереться о мою ногу, как простая собака.
Только для этого он слишком велик.
— Хорошая собачка, — трясущимся голосом говорю я, запуская пальцы в похожую на спутанную проволоку шерсть.
А пёс снова рычит и кладёт тяжеленную голову мне на плечо, язык горячо скользит по щеке.
— До свидания, Рок, — бормочу я, пробираясь вдоль собачьего бока к входу.
И юркаю в дверь.
Будка охранника пуста, лампы в коридоре еле тлеют. В дверях лаборатории я приостанавливаюсь, боясь увидеть в кресле своё распростёртое тело.
Делаю шаг… но в кресле никого нет. Я на миг пугаюсь — вдруг полностью перешёл в этот мир и теперь продолжу существование в виде призрака? — но потом вспоминаю, что сместилась лишь моя точка восприятия, а не само тело.
Всё гаснет, будто выключили свет…
Я очнулся, полулёжа в кресле: майка прилипла к спине, тело била дрожь. Надо мною нависла какая-то тень.
— Наконец-то! — я с трудом узнал голос Романа. — Ты был в обмороке так долго, что хотел вызвать врача…
Я кое-как сел, зубы стучали так, что боялся откусить язык. Всё-таки сумел выговорить:
— П-пить.
Роман отодвинулся, и я смог сфокусировать взгляд: замызганный халат, лохматые волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он наморщил лоб и решительно сказал:
— Вот что. Выпей-ка спирту. Быстрее придёшь в себя.
Скрылся куда-то и вернулся с полным стаканом.
— Это чистый, я немного разбавил.
Я взял стакан, но рука тряслась так, что пришлось брать обеими. Прижал к губам и выпил словно воду, глоток за глотком.
Роман глядел с изумлением:
— Ну, ты даёшь… — выдохнул он.
Горячая волна прошла по телу, и в глазах окончательно прояснилось. Снова лаборатория: тусклый экран монитора, озабоченное лицо Романа.
— Всё, — упавшим голосом сказал я. — Больше туда ни ногой.
— Узнал что-нибудь? — прошептал Роман.
— А… — я потёр лоб ледяными пальцами. Снова всё померкло на миг, и я увидел светящуюся спираль, а рядом яркую безделушку, похожую на странное ювелирное украшение. — Дай карандаш и бумагу.
Роман выхватил из ящика лист бумаги и авторучку.
— Вот… — я с возможным тщанием нарисовал спираль, а потом стал перерисовать безделушку. Занятно — то, что я считал финтифлюшками, оказалось цифрами, и вообще получилась некая формула. — Не понимаю, что всё это значит, и знать не хочу. А ты, мне сказали, за эту ерунду здорово поплатишься.
Наконец-то стало тепло, я почувствовал приятное расслабление. Похоже, спирт начал действовать.
Роман с недоумением посмотрел на меня, потом на бумажку.