Сержант без промаха

— Вы сказали, что будете участниками движения. Как и когда исполните свое слово?

— На передовую скоро пойдем же, — выпалил за всех Журин.

— А когда окажетесь на передовой?

— Откуда нам это знать?

— То-то, — сказал капитан, многозначительно подняв указательный палец.

Капитан обещал об этом поговорить с командованием и открыто признал, что снайперам рыть траншеи ни к чему, так они могут потерять нужные боевые качества.

Скоро так оно и случилось: вышла большая статья этого капитана "Так ли надо заботиться о снайперах?" Она была напечатана во фронтовой газете. Однако Охлопкову в статье многое не понравилось. Может, по поводу закрепления отделения к определенному подразделению и его тренировок сказано верно. Но зачем же снайперам нужны офицерские пайки, вместо ботинок с обмотками те же офицерские сапоги? Ведь снайпер тоже солдат, и ему ни к чему особые условия.

Перед этой статьей, 31 мая, вышло обращение отделения Охлопкова ко всем снайперам фронта. Оно, как понимал Охлопков, было действительно стоящим делом.

В обращении говорилось:

"Родной наш товарищ, дорогая Зина!

… Мы слышим твой голос, мы видим твои страдания! Сердцем своим солдатским мы с тобой в этот суровый час. Крепись, родная, близок светлый день радости, близка победа!

… 1333 немца полегло костьми от наших снайперских пуль. Этот счет мы будем увеличивать изо дня в день.

Сегодня мы обращаем свое слово к снайперам нашего фронта:

"Мстите, товарищи, за горе и муки Зины Туснолобо-вой, за русских девушек, за их погубленную жизнь. Ни одной минуты не давайте покоя врагам!..

Мы выйдем, дорогая наша сестра, на «охоту» и откроем счет мести в честь твоего светлого имени. Будь уверена, родная, что ни один фриц, которого увидит наш глаз, не уйдет живым.

Счастья и успеха желаем тебе, наш боевой товарищ, дорогая Зина!

Снайперы сержанты Ф. Охлопков, В. Квачантирадзе, К. Смоленский, Л. Ганьшин".

Но "стоящее дело", то есть свое обращение, снайперам предстояло еще подтвердить уже боевым счетом.

В тот самый день, когда ушел капитан Слащев, вечером у снайперов было проведено очередное занятие. Там разбирался опыт Квачантирадзе — наблюдение за противником и приемы выманивания вражеских снайперов. За Василия больше объяснял лейтенант. Однако занятие прошло оживленно. Потому что Василий свое неумение объясняться по-русски восполнял полушуточными, но броскими движениями. Лейтенант объясняет, что опытный на лопатку с пилоткой не пойдет. А Василий двигает вырезанную из картона фигуру с пилоткой, которая будто что-то уронила, повернувшись, подняла и снова начала идти по изначальному пути. Ребята за проделками Василия следили то с улыбкой, то с удивлением. На поле боя, где нет ни окопов, ни картонных фигур, иногда приходится ввести в заблуждение противника уже обманными движениями, начиная с отходов, уклонов то в одну, то в другую сторону, кончая отлеживанием «мертвым».

— Хитрый, говоришь? — отвечает Василий на чье-то замечание. — Хочешь жить, будешь все делать. Только не трусь. Струсишь — крышка.

Ребята почувствовали, что Василий разговорился и не преминули воспользоваться этим. На вопрос, кто помог быть таким ловким и метким, Василий ответил с напускным удивлением:

— Кто, говоришь? Моя Грузия. Город Махарадзе слыхали? Нет? А Колхиду? Знаете. Так, Махарадзе на юге Колхиды стоит. Махарадзе — центр моего района. Родное село мое — Гурианта. Егерь, садовод, повар — моя работа там. И жена работку дала. Она мне родила двоих в подарок.

Ребята дружно хохочут.

— Еще охота. Вай-вай, во она! Спросите у Федора. Раз сломал ногу. Так, наотрез. Больше не ломал. Сам грузин. Все.

Снова хохочут ребята.

А примечательного в жизни и у Василия, и у Федора, казалось, и на самом деле было маловато. У того и у другого — образование три класса, оба еле изъясняются по-русски и оба обычно предпочитают молчать. Василию казалось, что Федор по-русски знает лучше его. А Федору, наоборот, кажется, что Василий говорит лучше. Все же, когда останутся наедине, разговорчивее становился он, Василий. Так получилось и в тот самый вечер. Ребят вызвали на комсомольское собрание. Разговор шел вокруг событий дня. Вспомнили и про девушку из Полоцка. И вдруг Василий с необычным для него волнением сказал:

— Знаешь, друг, хочу домой, сильно хочу. Вай-вай… Ты же слышал. Чего только не бывает на фронте. Вай- вай… Мои далеко от фронта живут. Это правда. Но все равно меня тянет туда. Ты не думай, что я трус. Фашиста не боюсь. А вот семья, жена… Ох…

На вопрос, при чем тут девушка из Полоцка, он долго объяснял. И с каждым словом все горячее, будто доказывал свою правду перед невидимым человеком, который не хочет его понять. Женщине, как он говорит, от войны, оказывается, достается больше, чем мужчине. Мужчина погиб, и все с ним. Ей надо оплакивать его, кормить детей, семью. В детские годы он, Василий, видел женщин в вечном трауре, одетых с ног до головы во все черное. Те были вдовы гражданской.

— В моей Грузии черных вдов, однако, сейчас стало много. Ох, не хочу, чтоб моя Вера ходила в черном. Как она одна поднимет на ноги Циалу, Ленку?