Сержант милиции

— Иди скорей, скорей. Я что-то вспомнила.

Когда Николай вошел в ванную, Наташа, глядя в зеркало, вытирала кулаком выступившие от смеха слезинки.

— Моя бабушка была очень суеверная. Когда я с мамой приезжала к ней в деревню, она боялась, чтоб меня не сглазили, и всегда спрыскивала с уголька. Тогда я была маленькая, и мне это ужасно нравилось. Сейчас мне так хочется, чтоб ты тоже спрыснул меня с уголька.

— Зачем?

— Я самая счастливая! Я снова тебя нашла и теперь боюсь потерять.

Николай тоскливо посмотрел на Наташу, и ему стало не по себе. В сердце что-то незнакомо заныло: «Как ей сказать?.. Ведь Лена просила не расстраивать ее. Да и потом — разве это мне хочется ей сказать?»

— Меня потерять нельзя, Наташа, — сказал он с горечью. — Я не иголка. А вот тебя твоему мужу придется закрывать на ключ, чтобы ты снова не убежала на Урал. А чтобы не спустилась на простынях, придется закрывать и окна.

Наташа стыдливо покраснела:

— А ты разве знаешь?

— О чем?

— О цыганке.

— О какой цыганке?

Наташа снова разразилась смехом и незаметно для себя стала крутить кольцо, перекрывающее холодную воду душевого зонта, который она нечаянно сдвинула с его обычного места. Холодный дождевой веер хлынул во всю силу. От неожиданности они оба присели, как приседают в степи путники, когда над ними внезапно разразится гроза.

— Ну, вот теперь нас никто не сглазит, — мокрая с ног до головы, сквозь смех проговорила Наташа.

— Что ты наделала? Где я достану тебе сухое платье? Как ты пойдешь домой?

— А ты меня гонишь? Я еще не собираюсь уходить. Ступай принеси мне свои спортивные брюки и какую-нибудь рубашку.

Наташа была счастлива. Ей, как ребенку, хотелось дурачиться. Чувство, которое, как ей казалось, Николай сдерживал где-то в глубине, у нее вырывалось наружу. Вся мокрая, повернувшись к зеркалу, она тихо запела:

Можно ль наше прошлое

Замести порошею?..

Что с тобою, девочка,

Нежная, хорошая?

Расскажи, мне милая,

Плачь, но не таи,

В мои руки сильные

Положи свои.

Я тебя согрею

Голубиной лаской.

Расскажу хорошую,

Неземную сказку...

Что с тобою, девочка.

Нежная, хорошая?

Можно ль наше прошлое

Замести порошею?..

Увидев в зеркале вошедшего Николая, Наташа оборвала песню и, зло прищурив глаза, спросила:

— А за клевету по вашим уголовным кодексам что дают?

— Ты опять о своем Ленчике?

— Да, о нем.

Николай посмотрел на часы:

— Через двадцать минут он будет арестован, а дней через десять его будут судить.

— Судить?

— Да, но только не за клевету, а за убийство.

— Убийство? — со страхом, почти шепотом спросила Наташа.

— Да. После кутежа в «Астории» он и трое его друзей угнали чужую машину и задавили человека. За рулем сидел Ленчик.

19

Ленчик стоял перед раскрытыми окнами своей комнаты и не сводил глаз с нового многоэтажного дома, который еще не был полностью заселен.

Виктория Леопольдовна, усевшись в кресле, рассматривала журнал мод.

— Сплошная безвкусица! Никакой фантазии! То, что в Париже уже сдали в архив, у нас выдают за крик моды! Ох, эти Нюшки!

Виктор не слушал мать. Он думал о своем, но сказал, как бы отвечая на ее слова:

— Да! С тех пор как перед нашими окнами вымахало это здание, мне кажется, что мы живем в колодце.

— Полно тебе, Витенька. Как-никак мы занимаем больше семидесяти квадратных метров. Лифт, ванна, телефон, холодильник. Чего тебе не хватает?

— Дикари тоже радовались, когда научились в своих пещерах разводить костры. Но дикарям это простительно: они не знали, что жилища можно делать из дерева и обогревать их специальными печами. А я — человек, и радость дикарей меня не утешает.

— Об этом ты говори с отцом.

— Что с ним говорить? Разве он сам не понимает, что мы очутились на задворках у этого дома? Может ли тут родиться светлая мысль, когда взгляд закован в бетон? Вот уже два года, как я не написал ни одной светлой поэтической строки.

— А удобно ли отцу настаивать на квартире в новом доме, когда у нас довольно терпимые условия?

— Чепуха! Неудобно будет, когда с балконов десятого этажа на голову нам начнут бросать окурки.

— Я сама задыхаюсь в этом колодце, но что поделаешь, если у тебя отец такой бессердечный человек. Что ему семья, когда для него существует одна работа. — Неожиданно осененная какой-то мыслью, Виктория Леопольдовна подошла к окну: — Это ужасно! Это ужасно! Теперь-то я наконец поняла, почему у меня последнее время такое подавленное состояние. От нас загородили солнце! Да-да, загородили. Ты прав, мы очутились в колодце! Все понятно. Все понятно...

Когда Виктория Леопольдовна вышла из комнаты, Виктор поднес к глазам бинокль и направил его в сторону нового дома. Пока он бродил любопытным взглядом по балконам и заглядывал в окна квартир, Виктория Леопольдовна разговаривала с супругом по телефону.