Сержант милиции. Обрывистые берега

Тосты, тонкий звон сдвинутых бокалов, пробочные выстрелы шампанского, приглушенная песня за дальним столиком, горячие споры, восторженные излияния чувств… — все это, переплетаясь во что–то единое, сливалось в монотонное гудение, характерное для первоклассного столичного ресторана в вечерние часы. Это гудение напоминало гул басовой струны гитары. Дернули струну и не остановили.

С подносами на вытянутых руках между столиками сновали официанты. В своих черных пиджаках и белых манишках с черными галстуками они чем–то напоминали артистов оперетты.

В конце зала на невысокой эстраде, под оркестр, молодая, стройная певица в длинном декольтированном платье пела веселую песенку:

…Когда сирень

И майский день

Друг друга, не стыдясь, целуют,

Пускай смешно,

Пускай грешно,

Но я тебя ревную…

Алексей был уже изрядно пьян. Пряди его потных волос падали на лоб, отчего он поминутно встряхивал головой.

— Друзья! Какие вы счастливые, что живете в Москве!

Он встал и, намереваясь продолжать излияние своих чувств, сделал широкий жест рукой. Подбежавший официант перебил его.

— Чего прикажете?

— Шампанского!.. — распорядился Алексей.

— Слушаюсь, — шаркнул ногой официант и засеменил от столика.

— Смотри не разорись, Алеша, — посочувствовал Князь. — Я, как назло, с собой денег не захватил, а эта братва — сам видишь, студенты.

— Ерунда! Я плачу, — махнул рукой Северцев. — Этот вечер — мой первый вечер в Москве. На всю жизнь он останется в моей памяти. О нем я обязательно напишу стихи. Толик, вы любите стихи? Помните:

Москва, Москва! Люблю тебя, как сын,

Как русский, — сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

Толик пустил кольцо дыма, улыбнулся, но ничего не ответил.

— Мировые стишки, аж за душу берут. Я тоже люблю Москву… Неужели сейчас сочинил? — спросил Серый, жадно уплетая заливную осетрину с хреном.

— Нет, они написаны давно, и не мной, а Лермонтовым. Я очень люблю Лермонтова.

— Да, Лермонтов — это сила! — в тон подхватил Князь. — Я тоже, когда был студентом, сочинял стихи. Да еще какие стихи!.. Эх, Алешенька. Помню, читаю их студенткам — плачут… Подлец буду, плакали. Давай выпьем за поэтов. Хорошие они ребята.

Когда официант с выстрелом раскупорил бутылку шампанского и разлил вино по бокалам, Северцев снова встал.

Серый, не обращая ни на кого внимания, жалобно скулил пропитым голосом:

Ты уедешь к северным оленям,

В знойный Туркестан уеду я…

— Друзья! — перебил Алексей гнусавое причитание Серого. — А помните у Пушкина:

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым…

Какой блеск, какая музыка! Выпьем за то, что Пушкин родился на русской земле!

— Уважаю земляков, — поддакнул Серый и чокнулся со всеми.

Свой бокал Князь выпил последним и подозвал официанта.

— Отец, рассчитаемся.

— Четыреста семьдесят рублей семьдесят копеек, — сказал официант и положил на стол счет.

— А точнее? — Князь скривил пьяную улыбку с прищуром.

— Можете проверить, — пожал плечами официант и начал скороговоркой перечислять вина, закуски, цены, но его остановил Алексей.

— Друзья, не будем мелочными. Папаша, получите, пожалуйста. — Он достал бумажник и вытащил из него пачку сторублевок. Глаза Серого загорелись. Он уже потянулся в инстинктивном движении к бумажнику, но Князь вовремя успел на него цыкнуть:

— Убью, подлюга!..

Недовольный, Серый стал ковырять вилкой в холодной закуске.

Отсчитав пять бумажек, Алексей протянул их официанту. Официант долго не мог подсчитать сдачу. Путаясь, он начинал снова перебирать мятые и замусоленные рубли.

— Оставьте это себе, отец, — отодвинул Алексей сдачу. — Вы замечательный человек. И вообще все красиво… Как в сказке.

Вставая, он пошатнулся, но Князь поддержал его.

— А можно попросить оркестр сыграть что–нибудь такое, чтоб…

— А что бы ты хотел, Алеша?

— Ну, скажем, «Тройку».

— Алеша, по заказу оркестр играет только вот за это, — Князь потер большим пальцем об указательный. — Бросать их на ветер не стоит, они тебе еще пригодятся.

— Ерунда! Вы не правы! Прав Блок. «Вся жизнь встает в шампанском блеске». «Тройку!» Закажите, пусть играет «Тройку». — Алексей уже совсем было направился к оркестру, но Князь его удержал:

— Алешенька, ты устал и изрядно выпил. Домой, домой… Не забывай, что ты еще в университете не был.

— Да, да, да… — словно чего–то испугавшись, ответил Алексей, — я еще не был в университете. Не был. Не бросайте меня.

— Как тебе не стыдно? Что ты говоришь? Бросить тебя в такую минуту?!

Взяв под руку Северцева, Князь позвал Толика и подал ему номерок от гардероба.

— Возьми Алешин чемодан и подходи к такси. Только быстрее.

Все четверо, поддерживая друг друга, пьяной походкой направились к выходу.

Не плачь, мой друг, что розы вянут,

Они обратно расцветут.

А плачь, что годы молодые

Обратно путь свой не вернут…

Пьяный голос Серого звучал особенно гнусаво и с надрывом.