Сержант в снегах

Уже на самом краю села во всей этой неразберихе мне удалось отыскать солдат моей роты. Я нагнал их. В балке, за которой расстилалась бескрайняя степь, громоздились сани, легковые машины. Опрокинувшиеся грузовики валялись на дне балки, а рядом кричали, чертыхались, взывали о помощи, пытались проложить себе дорогу тыловые крысы. Я ощутил недобрую радость при виде перевернутых неподвижных грузовиков — вспомнил, как летом, когда мы совершали изматывающие ночные марши, мимо нас проезжали автоколонны и дорожная шоколадного цвета пыль смешивалась с нашим потом. Мы шли, сгибаясь под тяжестью ранцев, эта пыль набивалась в рот, и потом мы неделями отхаркивали желтую мокроту.

А офицеры и солдаты вспомогательных служб, каптенармусы и тыловые саперы стояли по краям дороги, смотрели, как мы шагаем, и смеялись. Да, черт побери, смеялись! Вот теперь и им придется побегать. Да еще как! Если они хотят попасть живыми домой, придется им хорошенько пробежаться. Об этом я думал, глядя, как они суетятся у машин, груженных бесполезными бумагами и багажом офицеров. За спиной у нас взлетали ввысь языки пламени, а грохот канонады становился все явственнее. Ну, тыловые крысы, блаженные денечки кончились, настало и для вас время бросить теплые избы, женщин, пишущие машинки. Теперь — чтоб вам пусто было — вы научитесь стрелять из винтовки. Если хотите, присоединяйтесь к нам. Ну а мы войной сыты по горло.

Мысли об этом придавали мне сил, и я решительно топал по снегу. Шел быстро, обгоняя тех, кто плелся по дороге. Вместе со своими солдатами одолел балку и настиг колонну, которая огромной черной буквой S змеилась по белой, заснеженной степи и исчезала вдалеке, за холмом. Мне казалось невероятным, что в России столько наших солдат и что они вытянулись сейчас в такую длинную колонну. Сколько же было таких опорных пунктов, как наш?

Вместе они образовали длиннющую колонну, которая потом еще долго стояла у меня перед глазами и осталась в памяти навсегда.

Двигалась она медленно, слишком медленно, и я вместе с группкой солдат вновь зашагал по обочине, стараясь попасть в голову колонны. Мы несли два ручных пулемета, боеприпасы к ним и запас продуктов. Под тяжестью груза мы проваливались в снег, но все же шли куда быстрее колонны. Лямки ранцев резали нам плечи. Антонелли, как всегда, матерился, а Тоурн то и дело поглядывал на меня, словно желая спросить: «Будет этому когда-нибудь конец?» Несколько прибившихся к нам солдат из отделения Морески старались держаться сзади, чтобы их не заставили нести пулемет. Антонелли обрушивал на них отборные ругательства веронского «дна». Нередко нам попадались лежавшие ничком на снегу люди — они в полузабытьи, не шевелясь глядели, как мы проходим мимо. У обочины дороги стоял офицер в сапогах со шпорами и бешено ругался. Он был пьян, и его качало из стороны в сторону. Внезапно он валился на снег, снова подымался, начинал что-то кричать и опять падал. Рядом с ним был солдат, который пытался его поддержать и даже тащить дальше. Наконец оба укрылись в одиноко торчащем посреди степи сарае. Еще дальше мне попались остальные солдаты нашей роты, а потом мы догнали и четырех солдат моего взвода, среди них Туррини и Бозио. Нам удалось раздобыть маленькие сани, на которые мы погрузили станковый пулемет и три ящика патронов. Понемногу я сумел выудить из колонны и собрать вместе почти весь мой взвод. Всякий раз, когда к нашей уже довольно большой группе присоединялись еще несколько человек, мы дружно радовались. Окликали друг друга, смеялись и шутили над нашей невеселой судьбой. Те, кто шли в колонне, поднимали глаза, бросали на нас взгляд и снова опускали голову.

— Надо держаться вместе и шагать бодро, — повторял я своим.

Наступила ночь, и мы добрались до маленькой степной деревушки. Не помню уж, какого это было числа, но помню, что было адски холодно и голодно. В деревушке мы соединились с остальными взводами и ротами нашего батальона. Тут почти все были земляками и переговаривались на брешианском диалекте. Майор Бракки — тоже.

— Смелей, ребятки, держитесь.

Майор Бракки… На голове шляпа с пером, на ногах грубые ботинки, во рту сигарета, на рукавах шинели знаки отличия, голубые глаза, твердая поступь и голос, вселявший в нас уверенность.

— Смелее, ребятки, на пасху полакомимся дома козлятиной. — Он окликал то одного, то другого и каждому улыбался. — Эй, Бородатый, — он звал меня Бородатый либо Старик, — что-то ты похудел и пообносился. Тебе бы макарон и литр красного.

— Да, не помешало бы, — согласился я. — Можно даже два литра. Да и вы, наверно, не отказались бы.

— Господин майор, — подал голос Бодей, — вас надо на гауптвахту посадить. На шинели пуговицы не хватает, и перо на шляпе криво сидит.

— А пошел бы ты… — ответил майор Бракки.

Он шутил, смеялся, когда говорил с нами, но временами мрачнел, и веселые искорки в глазах гасли. А я думал: «До пасхи еще далеко, только рождество миновало. А до дома ох сколько еще километров надо протопать!»