Сержант в снегах

Возвращаюсь к взводу; куры уже сварились, и мы поделили их на пятнадцать человек. Но спокойно поесть так и не удается. Перед избой остановились сани, в которых лежат раненые из группы «Бергамо», с ними капитан. Он просит приютить их:

— Все остальные избы уже заняты. Впустите нас, — говорит он. — Ведь у нас раненые.

Тем временем подъехали вторые сани, мы освободили им избу и оставили куриный бульон.

Попробовали устроиться неподалеку в маленьком хлеву, но он открыт всем ветрам. Капитан прислал связного сказать, что возле нас на случай нападения русских занял позицию взвод другой роты, а мы можем отдыхать. Но где найдешь теперь избу, чтобы проспать в ней ночь? Уже почти совсем темно. Стучимся в одну избу, в другую — все заняты. Наконец нам удалось отыскать наших стрелков. Они впустили нас к себе. Но всем в одной избе не разместиться: на столе, под столом, под лавками, на лавках, на печи, на полу — везде люди. Я так и остался стоять возле печи. И то слава богу: на улице метель, а тут тепло. Даже слишком тепло. Изба пропиталась паром, дымом и запахом пота. Тардивель спрашивает, успел ли я поесть. Они закололи овцу, и Тардивель протягивает мне печенку, обжаренную на жире и приправленную луком. До чего же вкусна эта печенка, а Тардивель, прослуживший три года в Африке и целых восемь в горных войсках, — самый настоящий друг.

Ченчи, взвод которого обосновался в избе напротив, прислал сказать, что, если мы в своей избе не умещаемся, несколько человек могут перейти к нему. Отправляемся туда вчетвером. Я забираюсь под стол, вытягиваю ноги, и мне кажется, что в мире нет места лучше. Керосиновая лампа горит все слабее. Ченчи вполголоса беседует с одним из солдат, слышен хруст соломы, треск поленьев в печи и мирное похрапывание уснувших. А я вспоминаю полную луну, освещавшую озеро, дорогу, обсаженную с обеих сторон душистыми фруктовыми деревьями, нежный голос, серебристый смех, плеск волн, набегавших на берег. И все-таки здесь лучше; на улице метет, и я засыпаю.

Стучат, Стучат в дверь. Не грубо, а тихонько, по-городскому. Стук вежливый, но настойчивый. Несколько человек проснулись и недовольно ворчат. Лейтенант Чен-чи недоумевает: кто бы это мог быть? Стук не прекращается, а за окнами завывает метель. Поднимаюсь в темноте, иду отпирать дверь. Итальянский солдат, без шапки и без шинели. Спокойно смотрит на меня. Невозмутимо говорит:

— Добрый вечер, господин инженер. Ваш отец дома? Я пристально гляжу на него.

— Добрый вечер, — отвечаю. — Проходите, пожалуйста.

А он опять:

— Ваш отец дома, господин инженер?

— Да, но он спит. Что вам угодно?

— Я пришел насчет статей, — отвечает он. — Позаботьтесь об их опубликовании. Я зайду попозже, когда ваш отец встанет. До свиданья. Зайду попозже.

Он спокойно уходит, склонив голову и заложив руки за спину; исчезает в метели, в ночи. Я возвращаюсь, и Ченчи спрашивает:

— Кто это был?

— Один человек, он искал моего отца, принес статьи для публикации. «Зайду попозже, господин инженер, до свиданья».

Ченчи молча глядит, как я снова устраиваюсь под столом. Внезапно мы вздрагиваем от треска — пуля угодила в окно и, разбив стекло, вонзилась в стену прямо над моей головой.

— Тревога! Тревога! — раздается крик. — Партизаны.

Осторожно вылезаем из избы. По деревне мечутся тени, над нами с осиным жужжанием пролетают пули. Я прячусь за изгородью возле избы и оттуда пытаюсь разобраться, что происходит. Вдруг невдалеке яркая вспышка. Над головой просвистела пуля. Я отскакиваю в сторону, стреляю в направлении вспышки и снова отскакиваю, но в другую сторону. Наступает тишина. Потом слышу негромкий разговор. Итальянцы. К счастью, я ни в кого из них не попал. Окликаю их, они отвечают мне и уходят. Что творится — понять невозможно, прячусь один за изгородью и жду.

С противоположной стороны балки спускается группка людей, крича:

— Тальяни, не стреляйт! Мы дойчен золдатен! Не стреляет!

Это немцы, которых мы приняли за партизан. Но виол» не возможно, что раньше на нас напали партизаны. Мы возвращаемся в избы, спим еще часок, и наступает заря.

С той зари я уже не помню, в какой последовательности развивались события. Помню лишь отдельные эпизоды, лица моих товарищей, адскую стужу. Некоторые события вижу ясно, отчетливо. Другие — словно кошмарный сон. Отрывистые команды майора Бракки, который подбадривал нас: «Держитесь, ребятки!» И его команды: «Вестоне», вперед! Группа «Бергамо», вперед! Батальон «Морбеньо», вперед!»