Сержанту никто не звонит (Сборник)

Тихий, отчетливый гул каких-то машин. Если приложить ладонь к брезентовому чехлу на кормовом наросте – зуд пробежит по телу. И волосы встанут дыбом. Первое время егеря баловались, потом перестали…

Прекрасно их понимаю.

…Матросы – что ходячие мертвецы. Еще страшнее моих ребят. Бледные и худые, в глазах – тоска. Проклятый корабль.

Мольтке встретил меня на пороге каюты. Выглядел он немногим лучше своих людей.

– Хайль Гитлер, господин капитан! – салютую.

– Хайль. Спасибо, что пришли, лейтенант.

…Корветтенкапитен Генрих Мольтке, Кригсмарине. Командир эсминца «Мюнхен», серия Z1936… Бывшего эсминца. Потому что даже моего неморского взгляда достаточно, чтобы понять: «Мюнхен» больше не боевой корабль. Одна дымовая труба. Все орудия сняты, кроме пары пушек среднего калибра. Корпус изуродован врезками и сваркой. Трюмы эсминца переделаны до неузнаваемости. Сколько переборок вырезали мои ребята вместе с матросами Мольтке и инженерами Ульмана – страшно вспомнить. И еще страшнее вспоминать, сколько всякого железа мы перетаскали на корабль…

А зачем, спрашивается? Ведь не в качестве балласта?

– Присаживайтесь, лейтенант. Шнапс?

– Спасибо, с удовольствием.

Мы взяли по рюмке, сели напротив, ненавязчиво оценили друг друга. «Прозит!» Выпили.

– У вас ко мне дело, господин капитан?

– Генрих. Зовите меня Генрих.

Вот это да. Мы знакомы больше месяца, и всегда были на служебной дистанции. Назревает откровенный разговор? Наверняка. Сначала Геверниц, теперь Мольтке. Не по тому же поводу?

– А вы меня Лангер. Так удобнее… Генрих, не правда ли?

Мольтке улыбнулся.

– Правда, Лангер. Как вам шнапс?

– Отлично. Так о чем могут поговорить два образованных немца?

Пауза. Вот, сейчас…

– О поражении. Два образованных немца, Лангер, могут поговорить о поражении.

– Но…

– Успокойтесь, Лангер. Здесь невозможно записать разговор. Машины профессора Ульмана уничтожат любую запись в считанные мгновения. Здесь и магнитофон-то не включается. По сути весь корабль, – он усмехнулся с горечью, – МОЙ корабль – гигантский магнит. Каждую секунду здесь я чувствую – Геббельс назвал бы это мистическим чувством – чувствую, что умираю вместе с «Мюнхеном»… И это не метафора, это – правда. Вы знаете, что такое для моряка – его корабль?

– Вы не боитесь, что я донесу на вас, Генрих?

– Мне кажется, вы не из таких… В любом случае, остается мое слово против вашего. Сколько мне лет, по-вашему?

– Шестьдесят?

– Сорок шесть. Я умираю вместе с кораблем, не забыли?…

… – Хотите метафору?

– Хочу.

– Представьте, что этот корабль – Германия. Его изуродовали, превратили из прекрасной боевой машины – в лучшие времена мы давали 31 узел! – в уродливое чудовище, которое пожирает свою команду. Вы видели моих матросов?

– Видел.

– Мне стыдно, Лангер, – сказал Мольтке. – Перед командой. Перед «Мюнхеном»… И, что самое страшное, мне стыдно перед Германией. Если бы я мог вернуться в тридцать третий год… Один выстрел, Лангер. Всего один. Для вас не звучит кощунством?

– В кого бы вы стали стрелять? – Мольтке молча посмотрел на меня. – Понимаю. А остальные? Хватит у вас пуль на всех?

– Если я буду не один – хватит. Вы бы пошли со мной, Лангер?

Я помолчал. Мольтке сошел с ума? Впрочем, я и сам на полпути. Обер-фикус Лангер, третий горшок слева… Но! Вернуться в тридцать третий год – и спасти Германию от Гитлера? Потому что сейчас февраль сорок пятого и – надежды нет. Мы проиграли.

– Заманчиво. К сожалению, это невозможно…

Мольтке загадочно улыбнулся.

– А если представить? Вот этот корабль – может плыть по реке времени вспять. Что бы вы сделали? Считайте меня сумасшедшим, Лангер, но – ответьте на вопрос. Вы бы рискнули?

Я посмотрел ему в глаза:

– Да.

…Вигельт вошел, прикрыл за собой дверь.

– Ну, что? – я встал, разминая ладонями затекшую шею. В глаза как песка сыпанули. – Есть что-нибудь?

Он приложил палец к губам, взглядом куда-то наверх. Правильно. На месте Геверница я бы прослушивал все бараки…

– Нет, господин лейтенант, – сказал фельдфебель громко. – Ничего.

– Вольно, Вигельт, – я убрал со стола кружку с кипятком и бумаги. – Рассказывай.

Он достал из-за спины сверток, завернутый в обрезок шинельного сукна. Судя по движениям, довольно увесистый. Опустил сверток на стол…

– Да все как обычно, – заговорил Вигельт, разворачивая сверток. – Выгнали пленных, прочесали бараки. Только не так, как эти… охрана, мать их!.. а с толком. Нашли всякую мелочевку. Кусок хлеба, железяку гнутую. Технарь ихний, забыл, как его… посмотрел, сказал: не то. Сейчас Кнапп с отделением обнюхивают округу… Мож, чего найдут.

Развернул.

…Нож, удар ладонью, упрямая жесть. Банка норовит выскользнуть из ладони…

Наверное, эти русские очень хотели есть.

Когда-то это было очень похоже на консервную банку. Желтую, блестящую. И написано на донце: «Заяц». Кто-то из них умел читать по-немецки. Решили: попробуем. Иногда голод сильнее инстинкта самосохранения…

Передо мной лежал кусок металла. Вмятины от ударов… очень многих ударов… Торчащие из раскола обрывки провода…

…Горы маслянистых банок… Миллионы банок…

Дурацкий сон. Меня качнуло.

– Лангер, ты чего? – Вигельт удержал меня за плечо. – Опять?