Сержанту никто не звонит

За мной пристраивается черная тень. Поворачиваю голову. Вихляющий полет, с явным перекосом в сторону левого крыла. Голова вниз… Полосюк, Земляная Ящерица, пропойца и дебошир, но летун, каких мало…

— Полосюк, ты меня уважаешь?! — ору.

— Маэстро, да я! — Ящерица с трудом переводит голову в горизонтальное положение. Глаза почти бессмысленные. Перебрал таки окислителя, сволочь. Эх, Полосюк, Полосюк… — Ик! Да я… за тебя… Ик!

— Верю. Будешь моим ведомым. Виси на хвосте. Тоже мне, перемкуль! В следующий раз чтоб закусывал!

— Ик! Заметано, Маэстро… ик!

— Набираем высоту!

Два километра, три, четыре… Хлопок! Звуковой барьер позади, тишь да гладь, только холодно. Лапы мерзнут. Еще добавим тяги, крыльями подработаем… Все выше и выше и выше!

Здравствуй, стратосфера!

Над головой — чернота с пятнами звезд. Впереди маячат темные точки, тепловым зрением вижу следы, извиняюсь, реактивных струй. Враги. Такие же как мы, прирожденные летуны и любители выпить…

Кремень-папА дал нам окислитель, чтобы его дети никогда не знали горя.

«Вот вам кислород — то кровь моя».

Готовлюсь врубить форсаж, набираю высоту. Перехватчики, судя по маневрам, занимаются тем же самым… Отличные, видать, летуны…

— Третий, я первый, делай как я!

Сзади и чуть ниже Малыш помахал крыльями: мол, понял. Его ведомый, золотисто-серый Раджа, царственно кивнул. Сделаем, Маэстро. Вторая эскадрилья к бою готова…

— Хорошо, — заорал я, заваливаясь на правое крыло. — Ящерица, за мной!

В бой идут одни перемкули.

Плохой Иуда

1861 год, штат Джорджия, белый особняк, утопающий в зелени. К особняку ведет аккуратная дорожка. На крыльце, в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, расположился плантатор в белом костюме и в широкополой шляпе. Неторопливо дымится сигара, мужчина лениво перелистывает газету. Голубые глаза смотрят устало. Вдалеке, за особняком, слышны церковные песнопения.

— Опять одно и тоже, — негромко комментирует мужчина, переворачивая страницу. — Янки, Линкольн… декларация… А где цены на хлопок?

Песнопения смолкают. Мужчина на мгновение отрывает взгляд от газеты:

— Уже закончили? Хм-м…

Через некоторое время к крыльцу приближаются трое негров в широких штанах на лямках и в клетчатых рубахах. Самый маленький растерянно мнет в руках шляпу:

— А масса… эта… не обидится? Мы же… эта… не его выбрали… да. А если он меня… эта…

Представив себе «эта», маленький закатывает глаза и икает.

— Нет, — уверенно говорит другой. — Ты, Томми, главное, не бойся. Масса суровый, но справедливый. Зря еще никого не убивал. Вот тебя, например, за что убивать?

Маленький едва не падает в обморок. Ноги его подкашиваются. Третий, здоровяк с плечами молотобойца, заботливо поддерживает друга Томми. Ласково гладит по курчавому затылку:

— Ты, Томми, большой. Да. И очень крутой. Да. Очень и очень. Зачем большому крутому Томми бояться маленького доброго массу? Томми пойдет и скажет хозяину, кто победил. Вот так и скажет. Повтори.

— Я… эта…

Перед носом «друга Томми» оказывает большой и по виду очень твердый кулак.

— Повтори, — ласково просит здоровяк. — Что сделает Томми?

— Томми пойдет и скажет, — послушно повторяет маленький.

— Молодец. А теперь вперед.

— …Масса?

Мужчина в кресле поднимает взгляд и смотрит на Томми поверх газеты.

— Да, Томми? Ты что-то хотел?

— Эта… Томми сильно извиняется… сильно-сильно! Я эта… хотел сказать…

Мужчина изображают вежливый интерес. Настоящий джентльмен никогда не обижает своих рабов. Он их наказывает. Плохие манеры — это для «белой мрази».

— Что-то насчет церковных песнопений, Томми?

— Да, масса… эта… ну, мы пели… кто лучше… да. Это Нес предложил… Вы слышали, масса? Мы… эта… не помешали вам, правда?

— Правда, Томми, — говорит плантатор. С этими неграми, как с детьми, думает он, требуется строгость и терпение.

— Это хорошо! Правда, масса?

Очень много терпения.

— Да, Томми. Это хорошо. А теперь скажи мне, кто победил?

Маленький бледнеет. Шляпа отчаянно стиснута в ладонях.

— Я эта… ну… так вышло… Вы, хозяин, тоже хорошо пели… тогда, на прошлой неделе… да… очень хорошо… правда-правда! Но старый Нес взял шляпу, все кинули камень за того, чья песня лучше… Я не виноват, хозяин! Они выбрали меня… Я эта… да…

— Успокойся, Томми. Я не сержусь. Ты честно выиграл. Скажи кухарке, чтобы дала тебе за ужином кусок яблочного пирога.

— Мне? Масса такой добрый… да!

— Ты это заслужил, Томми. Даже мне нравится, как ты поешь. Одну из твоих песен… ту, что про плохого Иуду, я как-то напел в своем клубе. Там были судья и наш сосед Джонстон… Им тоже очень понравилось.

— Правда-правда?

— Да, Томми.

«Они много смеялись, если быть точным. Но бедному Томми незачем про это знать».

— Масса такой добрый!

— Спасибо, Томми. А теперь иди. Мне нужно заняться делом.

…Здоровяк повернулся ко второму и хлопнул ладонью по плечу. Тот скривился.

— У, бык! Полегче.

— Я же говорил: хозяин Томми не прибьет. — прогудел здоровяк. — Он сегодня в хорошем настроении. Надо было тебе пойти… ты же победил? А мне бы не пришлось подходить и уговаривать каждого из этих чертовых певцов голосовать за малыша Томми. Весь кулак в мозолях… А ты бы поел пирога.