- Мы маленький народ, нас осталось мало, поэтому надо сохранять кровь и жить там, где родился. - Отец, мать и Сэсэг сидели в юрте на летнем пастбище. - Дочка, не надо забивать себе голову любовью, это все пройдет, - мать гладила ее по склоненной голове, - посмотри, сколько хорошо парней у нас в поселке. Нас с отцом сосватали, мы даже не видели друг друга и ничего, живем, четырех детей родили. Есть же у нас здоровые, работящие, не пьющие женихи. Ты такая красивая у нас, такая умная, тебя любой парень с радостью замуж возьмет. Через год вернешься домой, пойдешь работать в лесхоз, будешь большим уважаемым человеком. Свою академию закончишь, такая невеста будешь, - мать поцокала языком и покачала головой для убедительности.
- Она старая совсем, кто ее замуж возьмет? - сказал отец сквозь дым тонкой глиняной трубки, которую он задумчиво курил, полулежа на нескольких цветных подушках. Женщины сидели на ковре возле него. Больше в юрте никого не было, двоих младших сыновей мать выгнала на улицу, приказав съездить на дальнее пастбище и проверить отару овец, которую пас старший сын Жаргал. Ему уже шел шестнадцатый год, и через два года он должен был закончить десятый класс. Жаргал очень гордился своей старшей сестрой, которая не побоялась и уехала учиться в далекий и загадочный Ленинград. Он хотел стать военным летчиком и для этого решил после окончания школы поступать в Иркутское высшее летное военное училище. Пример Сэсэг, старшей сестры, заражал старшего из братьев духом авантюризма, заставляя мечтать о другой судьбе, отличной от судьбы простого колхозника в родном Усть-ордынском или любой другой соседней деревни. Все эти мечты здорово пугали отца и мать, которые уже много раз пожалели, что дали Сэсэг разрешение уехать учиться и взяли направление из лесхоза, без которого она не смогла бы поступить в академию. Разница в уровне образования между городской и деревенской школой существовала серьезная, несмотря на единую учебную программу на всей территории Советского Союза. Мать боялась, что они с отцом останутся одни на старости лет, поэтому сейчас всеми силами пыталась исправить свою ошибку. Отец с матерью были совсем еще не старые, но время проходит быстро, как чистый байкальский песок сквозь пальцы. Дочери выходят замуж и уезжают из родительского дома, пусть недалеко, но они уходят в другую семью, такой раньше был закон, а ответственность за стариков вместе с их имуществом переходила на младшего сына, но теперь все изменилось, единственный человек, который будет о них заботиться - это их дочь, и ее долг - вернуться и ухаживать за родителями. Поэтому, отпустив Жаргала учиться, родители во чтобы то ни стало должны оставить Сэсэг здесь, в Усть-Ордынском. Они уже присмотрели ей жениха из хорошей зажиточной семьи. По их задумке Сэсэг, выйдя замуж и устроившись в лесхозе, начнет им помогать.
- Ерунду не говори отец, сейчас в городе рано не женятся, так что в самый раз будет после академии. Посмотри, какая она красавица стала в Ленинграде, такая совсем не засидится в девках, тут же возьмут, - и мать с нежностью посмотрела на Сэсэг и опять погладила ее по голове. - Она у нас не неблагодарная какая-нибудь шалава подзаборная, она нас не бросит ради чужого человека. Совсем чужого человека. Правда, доченька?
Сэсэг сидела и тихо плакала, покорная судьбе. Сережи рядом нет и некому ей помочь. Она поняла, что никто ей не разрешит выйти замуж за него и уехать навсегда из родных краев. Против воли родителей она не пойдет. Она должна быть им благодарна, они родили, вырастили, вывели ее в люди, дав образование. Естественно, все эти разговоры про маленький народ и прочее, ничего не значили для нее, главным было то, что она должна быть благодарна. Долг и любовь боролись в ней, но долг, только что упавший ей на плечи железобетонной плитой, навязанный пусть родительской, но, тем не менее, чужой волей, придавил любовь, и все это время порхающая от счастья Сэсэг, вдруг изменилась, посерев и осунувшись. Блеск ушел из ее глаз. Слезы, боль потери и крушение всех надежд на будущее, это все, что составляло сейчас ее мир. Страшно, когда мечта вот так безапелляционно в один момент рубится на корню, когда не оставляют права выбора, возможности самостоятельно решать свою судьбу, может быть неправильно и глупо, но свою же, не чью-нибудь чужую. Как это несправедливо! А потом, кто сказал, что неправильно и глупо? Кто сказал!? Но сделать по-своему она все равно не сможет. Отчаяние душило ее, и слезы по щекам побежали сильнее.