Съешь меня

— Столы украшу страстоцветом, — заливался Венсан. — Веночки из вьюнка для девиц. Ну и побольше жасмина, конечно. Кстати, настоящие сухие розовые лепестки куда изысканнее искусственных. Стены покрою плетями дикого винограда и плюща, к ним прикреплю крупные садовые розы. Внизу куст лилий, пышный, мощный. Полевые цветы, вроде сныти и пупавки, неплохо сочетаются с экзотическими. И еще с красивыми листьями — эвкалиптом, смородиной…

Неиссякаемый поток красноречия. Но его любовь к цветам, добросовестность и щедрость меня растрогали. Положив в мясо томатную пасту, прикрываю его крышкой и присаживаюсь к столу, чтобы поздравить Венсана. Мы чокаемся кофейными чашками. Его чашка пуста, зато моя до краев. На радостях Венсан не рассчитал силы, и кофе обдал мои пальцы, стол, несколько капель брызнуло на белую блузку. Я надела ее в честь Шарля, ведь белый — его любимый цвет.

— Ой, прости! Прости! — всполошился Венсан, схватил тряпку и принялся вытирать меня. — Я идиот! Гад! Настоящая свинья!

У него не хватало слов, чтобы выразить всю глубину своего падения.

— Ничего страшного, — успокаивала я его. — Ерунда. Все в порядке. Сама виновата. Блузку все равно надо было переменить.

Его руки вытерли стол, прошлись по моим рукам, по груди, по коленям, между коленями. Я не возражала. Но он вдруг спохватился:

— А ты успеешь забежать домой?

— Домой? — переспросила я.

— Чтобы переодеться. Сейчас уже без пяти одиннадцать.

Я едва не сказала правды. Так и подзуживало ляпнуть: «Я живу здесь, ресторан — мой дом». Разом покончить с ложью, сжечь все мосты. Но я сдержалась. Еще не время.

— У меня и здесь одежда найдется. Пока стряпаешь, всегда перемажешься.

Мне показалось, что у него закралось подозрение. Что-то промелькнуло в его взгляде, едва заметное, как перышко синички, проплывшее в голубом проеме окна легкой крошечной тенью.

— Мне пора, — откланялся он.

— Мазел тов, — ответила я, поднимая металлическую штору и открывая перед ним парадную дверь.

— Что ты сказала?

— Мазел тов — так говорят евреи, когда желают удачи. Или поздравляют с удачей.

— Тебе того же, — смущенно пробормотал он, пятясь к выходу.

Улыбка Венсана еще несколько секунд витала в воздухе. Я стояла у окна и смотрела на улицу, стараясь уловить ее тень. Венсан торопился, боялся опоздать. Он убежал, а улыбка осталась со мной. Улица пуста. Но скоро побегут детишки с уроков, служащие пойдут перекусить. Солнце согревало мне лоб, кончик носа, грудь — все выпуклости моего тела. Я наблюдала за девушками в окне напротив: они обтачивали, подгоняли зубные протезы. Мне нравится, когда люди спокойно сосредоточенно трудятся. Каждый на своем месте, каждый занят собственным делом и в то же время подчиняется единому распорядку, расписанному по часам. Тружеников не видно. Улица свободна, предоставлена тем, кто выпал из всеобщего графика. Мамам с младенцами, безработным, лентяям, сумасшедшим, мошенникам и таким, как я. Тем, кто трудится без устали, но никак не приладится к надежному служебному расписанию. В разные часы дня улица выглядит по-разному, и, поскольку я приобрела видное положение, стала владелицей ресторана, мне отлично видны малейшие изменения.