Съешьте сердце кита

— Что касается меня, то мне и здесь хорошо, — тихо сказала Соня, разглаживая встопорщенные складки ситцевой юбки.

— Куда уж хорошо, — засмеялась Муза, сморщив сдобный носик. — Только дома пониже да асфальт пожиже.

Я и сам не сообразил, почему вдруг очутился между Музой и Сидоркиной. Вовремя не сориентировался, что ли…

Выпили за здоровье именинницы «Сахалинского освежающего» — было известно, что этот напиток, приготовляемый на Сахалине из ягод лимонника китайского, имеет тонизирующие свойства.

Муза без умолку что-то щебетала и постепенно овладела моим вниманием. Она рассказывала о своем доме, о том, как жили они когда-то в Харбине, и как из семьи ушел отец, теперь уже подполковник, и как был у нее отчим, шофер, он избивал мамку и тоже наконец-то ушел, да и лучше, что ушел, чем такая жизнь… А Муза училась себе, была такая рослая, завлекательная; непонятно, как вышло, что «втянули меня в преступный мир», вот откуда все эти «корочки» и «клифты», до сих пор на языке тарабарщина разная воровская, но не успело засосать ее это болото, сумела выкарабкаться, мать очень переживала, даже в больницу слегла из-за нее — в общем вовремя помогли ей, поддержали, выручили из беды… Решила поступить в техникум — в вуз трудно, а в техникум легче со средним образованием, сразу на третий курс. А мать была против, говорит — и зачем тебе эта «гидромуть» нужна, иди, мол, по торговой части, вот как я, мол, тут хоть с голоду не помрешь. А Музе нравилась именно «гидромуть», иначе поискала бы другой техникум. Кроме того, она знала, что если пойдет по торговой части, то с голоду действительно не пропадет, а душой завянет, обрюзгнет, что ли…

Откровенно говоря, в жизни мало случалось хорошего. Даже влюбиться по-настоящему не влюбилась, а ведь не страхолюдина какая-то, могла бы голову хоть кому закружить.

Настя слушала в пол-уха эти речи Музы и, морщась, прихлебывала «Сахалинский освежающий». По-видимому, ее он недостаточно тонизировал. Наконец не утерпела, выволокла из-под кровати хозяйственную сумку.

— Что ваш квас? Вот вам косорыловка! — хмуро возвестила она, стукнув донцем бутылки по столу. — Хоть чудок градусов, вроде пива…

То был медок, сваренный здесь же, в поселке,— изредка им приторговывали в столовых. Муза, смеясь, чуть со стула не слетела.

— Ой, держите меня! Косорыловка! — и вытерла платочком слезы. — Первобытный юмор…

Воспользовавшись общим оживлением, я пересел к Соне, налил ей в рюмку шикотанского зелья.

— Нет, нет, Павел, я пить не буду, — замахала Соня руками.

— Ну хорошо. Я и не настаиваю. Я тоже не буду пить.

Мы помолчали, сразу оробев. Потом я сказал:

— Соня…

Она быстро-быстро проговорила:

— Не нужно. Не сейчас, Павел! А, была не была! Давайте-ка выпьем все же этой косорыловки — день рождения у меня сегодня или нет? Имею я право или не имею?..

МИР, В КОТОРОМ ВЫ ЖИВЕТЕ…

— Я провожу вас немного, подышу свежим воздухом, — сказала Соня, надевая свой черный с клиньями джемпер.

Воздух был чуть моросисто влажен. Пахло морской капустой.

На корявом, с гнутыми досками мостке через речку («Уберите эту речку») стояли в кружок девушки — так, что и не обойти их («Уберите этих девок»). Они довольно слаженно, сильными голосами пели о том, что «…денег нет, денег нет в карманах узеньких брюк, а жить так хочется без всяких забот и мук…».

На столе ритмично покачивалась тусклая лампочка.

Одна из певиц неожиданно хлопнула меня по плечу.

— О дядя, свитер у тебя хороший!

Я опешил, пробормотал в ответ что-то наудачу. Сразу почему-то вспомнилась Жанна Вертипорох — и я допустил здравое предположение, что эта, которой понравился свитер, тоже в свое время мечтала стать шофером такси.

Соня глухо, но с силой проговорила:

— Ненавижу!

— Кого?

— Вот этих… которым жить так хочется без всяких забот и мук.

Я растерялся.

— Ненависть — это в конечном счете не лучшее из чувств, — сказал я, помешкав, не сразу подбирая нужные слова. — Следовало бы поискать общий с ними язык. Ну, даже как-то побороться с тем дурным, что в них есть. Даже в дружинники ради этого пойти…

Соня вздохнула.

— Можно и в дружинники. Но это всего лишь полдела. Да и потом, чтобы бороться с безобразиями, с разной такой грязью, вовсе не обязательно быть на это уполномоченным, носить в карманчике удостоверение. Вопрос — как бороться? Это ведь нужно умеючи делать. Ну хорошо, а вы… вы знаете, как можно изменить, перевоспитать… таких вот?

Вздохнул и я.

— Э, я был бы Лев Толстой тогда. Я только убежден, что нельзя создавать искусственных барьеров между такими, предположим, как Жанна Вертипорох, как эти певички на мосту, с одной стороны, и между вами, Музой, Викой, Дианой — с другой… Вы должны быть вместе и заодно.

— А мы и так вместе… в общем. Но разговор у нас о частных случаях.

Я остановился.

— Кстати, мне вспомнился один такой частный случай. Вы дали денег Жанне Вертипорох, когда она уезжала. Это как будто не в ваших правилах…

Остановилась и Соня, но так, будто налетела на невидимую в темноте преграду. Я даже испугался, что она ушиблась.