Сесиль Родс и его время

Казалось бы, после тех трансваальских сражений уже невозможны прежние кавалерийские атаки — в тяжелых доспехах, какими бы красивыми они ни казались. Но вот воспоминания генерала А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Находясь в Париже, он 3 августа 1914 года, в день объявления войны, выглянул из окна и «не поверил своим глазам». Выступали в поход кирасиры, всадники, «закованные в средневековые кирасы… наполеоновские каски со стальным гребнем, из-под которых спускался на спину всадника длинный черный хвост из конского волоса». Правда, кирасы и шлемы были покрыты для маскировки парусиновыми чехлами.

Каким контрастом с этими доспехами, наследием рыцарских времен, был треск пулеметов — они уже в тот вечер стреляли по германскому цеппелину над Парижем.

«Судьба этого несчастного полка, — писал Игнатьев, — была, конечно, предрешена». Эту-то французскую гвардейскую конницу заставили атаковать немецкие позиции. И пулеметный огонь косил ее ничуть не милосерднее, чем ндебелов в 1893-м. Трагедия постигла и самые привилегированные кавалерийские полки русской гвардии. В августе 1914-го они пошли в атаку на германские пулеметы и орудийные батареи. Сколько аристократических семей России облеклось после этого в траур…

Европе понадобится собственный опыт, собственные трагедии. Только после этого изменят и тактику кавалерии, а самих конников переоденут в мундиры цвета хаки, как и всю армию…

Биографы Родса любили повторять, что тогда, на исходе прошлого столетия, он будто бы не ждал войны, не верил, что она начнется. Льюис Мичел, автор двухтомной биографии Родса, писал, что, хотя еще за несколько месяцев до начала военных действий «подавляющее большинство колонистов считало войну неизбежной, остается совершенно непонятным, почему Родс продолжал высказывать противоположное мнение».

Но даже приводимые тем же Мичелом сведения говорят о том, что поведение Родса было вполне понятным. Вот хотя бы телеграмма Родса Альфреду Бейту в Лондон: «Помните, что Крюгер, если наше правительство останется твердым, в конце концов уступит. Надо только продолжать приготовления как можно более открыто. Ничто не заставит Крюгера стрелять».[166]

Одному из английских министров Родс говорил:

— До каких пор вы будете разрешать Крюгеру дурачить вас? Он ведь только блефует, и, будьте уверены, если вы примените военную силу, он сразу же сдастся.

Как-то неприятно писать избитое слово «провокация», но оно очень уж тут напрашивается.

Может быть, Родс и впрямь думал, что кровавой бойни не будет? Что стоит припугнуть буров, и они сразу же сдадутся? Но ведь он же сам всячески привлекал внимание английского правительства к оборонительным приготовлениям Трансвааля, к тому, что Крюгер тайно ввозил из Германии крупповские пушки и маузеровские винтовки. Родс видел в подвозе Трансваалем каждой партии оружия новый предлог для антитрансваальской кампании и усиления английского военного контингента на Юге Африки. Ну а что же он, не подозревал, что крупповские пушки в руках бурских артиллеристов действительно начнут стрелять? И что на британские ультимативные домогательства Крюгер — как это и произошло 9 октября 1899 года — может предъявить свой ультиматум, требуя, чтобы Англия прекратила военные приготовления?

Как показала война, начавшаяся после ультиматума Крюгера, вся Великобритания — и правительство, и военные, да и просто публика — недооценивали буров, их желание и умение отстоять свою независимость. За некомпетентность и преступную безответственность властей и генералов расплачивался своей кровью, как всегда, народ.

Но на Родсе лежала особая вина. Уж он-то должен бы знать буров. И набег Джемсона, казалось бы, дал ему такой урок…

Ну а главное — он-то вообще был первым виновником этой воины. Ведь если бы даже в течение последних месяцев или последнего года перед войной Родс ничего не делал, все равно она была результатом его политики. Политики не нескольких месяцев, а многих лет. Политики, направленной на включение всей Южной Африки в Британскую империю.

Даже самое последнее крупное деяние Родса перед войной оказалось направленным именно на то, чтобы вернее подготовить ее.

Буревестник перед бурей

Вот ведь загадка. С началом войны вся Европа бушевала, негодовала против Англии, но ни одно европейское правительство так ничего сколько-нибудь существенного и не сделало. Дальше проклятий в газетах дело не пошло.

И главное, Германия. Не прошло и четырех лет после телеграммы Вильгельма Крюгеру. Сколько шума она наделала. Кайзер тогда прямо дал понять, что готов был вмешаться, если бы буры сами не справились. А теперь? Этот же кайзер уже на второй месяц воины отправился в одну из воюющих стран. В столь любимый им Трансвааль? Нет, совсем нет. В ненавистную Англию.

Может быть, кайзером овладел прилив нежности к его бабушке, королеве Виктории? Да нет, избытком родственных чувств он не страдал.