Такое подчеркнутое, пусть и не всегда оправданное недоверие к силам белых людей, будь то в случае с затмением или с лихорадкой, до какого-то времени помогало этому вождю сохранять духовную независимость своего народа.
Лобенгула, как и Чака, был, конечно, не наивным дикарем, киплинговским «полуребенком», а опытным, искушенным правителем, умевшим проявить самообладание, рассудительность и находчивость даже в самых сложных обстоятельствах.
…В молодости Лобенгула относился к европейцам доброжелательно, несмотря на то что в тридцатые годы буры вели войну против его народа. О бурах он знал много, да и англичане, немцы, португальцы — все ему были ведомы. Настороженности какой-то, конечно, не могло не быть. Но все-таки поначалу здесь, в междуречье, в глубине Африки, далеко от основных европейских владений, его народ, может быть, не ощущал прямой угрозы европейского завоевания.
Одной из первых книг, откуда европейцы узнали о Лобенгуле и его народе, был двухтомник немецкого путешественника Эдуарда Мора. Там говорилось, что «иностранец, путешествующий по землям племен зулов и матебелов в мирное время, когда цари спокойно управляют страной… и уважающий обычаи народа, находится в совершенной безопасности, как в отношении своей жизни, так и имущества. Я уверен даже, — писал путешественник, — что здесь гораздо больше шансов на безопасность, чем в цивилизованных государствах Европы, потому что разврат и грубость нравов, господствующие в грязных плебейских улицах наших больших городов, здешним варварам еще неизвестны».
И действительно, известный охотник Силус многие годы путешествовал по междуречью, и ни один из местных жителей не тронул волоса на его голове. То же самое можно сказать о многих других охотниках, торговцах, миссионерах.
Так было, пишет Мор, «в мирное время». Ну а в неспокойное? Эдуард Мор как раз и побывал у ндебелов в такую пору — в 1869 году, когда Мзиликази, отец Лобенгулы, уже умер, но еще не определилось, кто же будет его преемником. Обстановка в стране накалилась, ожидали крупных сражений между дружинами, выступавшими за двух соперничавших претендентов.
Высший совет народа ндебеле вызвал тогда находившихся в стране европейцев и повелел им собраться вместе в поселке Мангве. «Сначала я принял эти распоряжения как величайшую несправедливость и крайний деспотизм, — пишет Мор, — но впоследствии я убедился, что они клонились к безопасности белых. Дело в том, что туземцы действительно… хотели предохранить иностранцев от какого-либо несчастья. Смерть хотя бы одного из них могла вызвать неприятные столкновения с английским колониальным правительством, и этого старались всеми силами избежать».
Мору не пришло в голову вспомнить, что, оберегая европейцев от той братоубийственной войны, которая вот-вот должна была разразиться в стране ндебелов, этот народ вполне имел право именно европейцев-то и считать виновниками кровопролития.
Ведь реальным претендентом был только Лобенгула. Но из уже захваченных европейцами областей Южной Африки пошел слух, что там скрывается его старший брат Нкулумане, которого ндебелы считали покойным. В Трансваале нашелся даже самозванец, выдававший себя за Нкулумане. Естественно, что все, кто по каким-либо причинам не хотел воцарения Лобенгулы, стали выступать за его мифического соперника.
Мзиликази умер в 1868-м, а Лобенгула смог окончательно утвердиться лишь в 1870-м, в тот самый год, когда Родс явился в Южную Африку. Полтора года в стране царили раздоры, вплоть до кровавых схваток между дружинами. И у ндебелов были все основания полагать, что слухи о Нкулумане подогреваются европейцами. Но никаких прямых выступлений против европейцев не было. И даже сам Лобенгула держался вполне дружелюбно.
Эдуард Мор повидался с ним 6 октября 1869 года и рассказал, какое впечатление произвел на него «будущий царь матебелов», Лобенгула «хотел показать себя в высшей степени любезным. Он выразил мне соболезнование, что в настоящее время ничего не может сделать для исполнения моих желаний, но просил меня не беспокоиться… во всяком случае, мне не придется ждать долго». По словам Мора, если Лобенгула и не был знаком с выражением «noblesse oblige» (положение обязывает), то действовал именно так.
Во время обеда Лобенгула обратил внимание на медальон, висевший на шее у Мора, — это был портрет его матери. Лобенгула попросил показать ему портрет. Заметив фамильное сходство и узнав, что мать Мора умерла, сказал:
— Да, да, белые счастливы; ваше искусство так велико, что вы видите даже тех, которые давно уже не существуют; сердца ваши не имеют надобности страдать.
Приводя эти слова, Мор замечает от себя: «Дитя нашей цивилизации, конечно, не могло бы выразиться с б
Многое изумляло Мора. И то, например, что «матебеле никогда не дает застигнуть себя врасплох», и то, «как хорошо туземцы знают все, что происходит у них в стране».