«Ментона, 4 декабря.
Моя дорогая Сесиль! О том, что произошло, ты, вероятно, уже знаешь от генерала фон Россов, а о месте моего теперешнего пребывания тебе сообщит почтовый штемпель. Я снял номер в гостинице „Бауэр“ (такое название найдется везде) и наслаждаюсь покоем после событий и неприятностей прошедшей недели. Я даже могу говорить о душевном волнении, в котором охотно тебе признаюсь. Исход этого дела все же произвел на меня впечатление, и я протянул ему руку в знак примирения. Но он руки не принял. Через минуту его не стало.
Надеюсь, ты воспримешь это происшествие должным образом. „
Ты, конечно, понимаешь, что я не хочу подвергать себя скучным неприятностям очередного судебного процесса. Мне скоро стукнет шестьдесят, и я не чувствую в себе призвания целый год (или еще дольше) гулять вокруг здания тюрьмы. Предпочитаю Ривьеру.
Передай мой привет генералу. Во всей этой истории Россов вел себя блестяще и после переговоров с Гордоном вполне разделял мое мнение о нем. Гордон вводил в заблуждение прекрасными манерами; поначалу ввел и меня. В глубине души он был высокомерен и слишком много воображал о себе, как все эти господа. Он переоценивал себя, потому что путешествия ударили ему в голову. Он презирал сословные барьеры, которые у нас, по эту сторону океана, пока еще имеют место.
Если тебе позволит здоровье, жду тебя самое позднее на следующей неделе. Воздух здесь восхитительный, зимы не бывает вообще, все уже цветет или все уже снова цветет. Слава Богу, мне не придется подавать рапорт об отставке; каждая ситуация имеет свои преимущества. Кстати, хорошо бы ты взяла с собой Мари, так ей будет легче расстаться с Фрицем, здесь католичество ближе и живется ему комфортнее, чем в Берлине.
Через три дня после доставки этого письма придворный проповедник Дёрфель послал полковнику фон Сент-Арно следующее сообщение: