Сесиль

Разумеется, положение это ни в коей мере не зависело от воли баронессы, ведь она тоже привыкла ко всем удобствам богатой жизни, и, следовательно, при воспоминании о былой роскоши ее, точно так же как мать, огорчали грядущие денежные затруднения; но бывают самоотверженные натуры, которые умеют забывать о себе, думая лишь о других. Госпожа де Марсийи принадлежала к числу именно таких избранных натур, отмеченных печатью горя, и единственной ее заботой стала мать.

Что же касается малышки Сесиль, то она ничего еще не знала о мире, ее окружающем; слова «горе» и «счастье» были для нее пустыми звуками: она повторяла их, словно эхо, не понимала, что они значат, и не делала различия в тоне, каким их произносила.

Впрочем, то была прелестная девочка трех с половиной лет, красивая и ласковая, как ангел, со всеми очаровательными инстинктами, присущими женской природе, улыбающаяся приятным впечатлениям, подобно весеннему цветку, что раскрывается навстречу солнцу, — словом, это был благодатный характер, ожидающий лишь щедрой материнской любви, чтобы соединить в себе все добродетели.

Вот почему баронесса, оценив счастливый характер дочери, оставила за собой заботу ее развития.

Заботу эту ей с легкостью уступила маркиза; она тоже, конечно, любила свою внучку, и на первый, неискушенный взгляд любила даже больше, чем мать. То и дело она звала Сесиль с другого конца дома, просила привести девочку из сада, чтобы пылко поцеловать ее; но через десять минут, проведенных с нею рядом, уже уставала и отсылала девочку к матери. В сорок пять лет маркиза любила Сесиль, как в детстве любила свою куклу, играя с ней в дочки-матери. Быть с Сесиль для нее было сиюминутным развлечением, а не потребностью, как для матери, нуждавшейся в ней и днем и ночью. В порыве энтузиазма маркиза отдала бы жизнь за свою внучку, но ни ради внучки, ни ради кого-нибудь другого на свете она не согласилась бы и неделю терпеть какие-либо лишения.

С первого же дня между баронессой и ее матерью возникли серьезные разногласия относительно того, какое воспитание следовало дать Сесиль.

Маркиза желала для нее блестящего образования, во всем достойного того положения, какое ее внучка призвана будет занять в свете, когда король, покончив с врагами, сядет на трон и вернет баронессе потерянное состояние, еще и увеличив его из чувства признательности. И стало быть, полагала маркиза, к Сесиль следует пригласить учителей языков, рисования и танцев.

Баронесса же полностью расходилась во мнении на этот счет с маркизой: будучи женщиной умной и рассудительной, она видела вещи в их истинном свете. Король с королевой были пленниками в Тампле; они с матерью находились в изгнании; будущее представлялось ей неопределенным, скорее подернутым сумрачным туманом, нежели пронизанным золотистыми бликами, а значит, и Сесиль ей следовало готовить именно к такому неопределенному будущему. Сделать из нее женщину простую, непритязательную, довольствующуюся малым — вот какое воспитание казалось баронессе в данный момент самым подходящим; ну а если времена изменятся к лучшему, ничто не помешает Сесиль украсить блестящим образованием полученные ею от матери прекрасные основы.

К тому же, чтобы пригласить к дочери учителей танцев, рисования и языков, понадобилось бы состояние, какое у них было раньше, а не то, что от него осталось теперь. Маркиза, правда, предлагала пожертвовать часть своих бриллиантов на образование Сесили; но и на этот раз баронесса, смотревшая дальше матери, поблагодарив ее от всего сердца за любовь к внучке, любовь, заставлявшую маркизу жертвовать самым дорогим для нее на свете, попросила сохранить драгоценности на случай крайней необходимости, который, если дела во Франции пойдут по-прежнему, не заставит себя ждать.

Зато, лично занявшись образованием дочери, баронесса могла дать Сесиль первые понятия о всех видах искусства и знаний, необходимых девушке, а кроме того, неустанно окружая ее материнским вниманием, развить у нее прекрасные задатки, дарованные природой этому юному сердцу, устранив в то же время дурные начала, которые постороннее влияние могло внедрить в ее разум.

Маркиза, не любившая, впрочем, вступать в споры, быстро уступила, приняв доводы баронессы, и та с молчаливого согласия матери взяла на себя воспитание Сесиль.

Она тотчас принялась за дело. Великие и праведные души находят облегчение своей боли в исполнении долга. Боль баронессы была глубока, но долг, которому она следовала, был сладок.

Баронесса составила расписание: она не сомневалась, что, играя, ребенок может научиться первоосновам того, что потом нужно будет знать женщине. Она предлагала Сесиль работу под видом развлечения, и девочка шла на это тем более охотно, что любую работу давала ей мать, а мать она обожала.

Итак, утро посвящалось чтению, письму и рисованию, вторая половина дня — музыке и прогулкам.

Различные упражнения ума и тела разбивались тремя трапезами, после которых гостиная первого этажа на более или менее длительное время становилась местом общего сбора.