Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Лопни мои глаза, если я когда-нибудь подозревал о таких каверзах!.. А нельзя было бы сделать это как-нибудь так… э-э-э… этак, без официальных бумаг. Я как огня боюсь судейских формальностей.

— Когда дело идет о преступлениях подобного рода, избегнуть формальностей невозможно. Но чтобы вы могли убедиться в искренности моего желания вам помочь, укажу вам способ обойти это затруднение.

— Говорите же, ваше превосходительство. Вам и карты в руки.

— В какой части города живет девица Вальдес?

— В квартале Ангела.

— Вам известно, кто в этом квартале полицейский комиссар?

— Да, сеньор. По-моему, это Канталапьедра.

— Он самый. Так вот, повидайтесь с ним, изложите ему свою жалобу и попросите его подать мне об этом соответствующий рапорт. Он знает, как составляются такие бумаги.

— Хорошо, я повидаю его сегодня же. Но нельзя ли обойтись без упоминания в этой бумаге моего имени?

— Полноте, вам не о чем беспокоиться, — отвечал О’Рейли, начиная сердиться. — Кроме нас троих, никто об этом не узнает. Я прочту бумагу и тут же положу ее в папку. Комиссар тоже будет молчать — надо только сунуть ему в руку два-три золотых, и он справит все это дело наилучшим образом. Вы, вероятно, также не станете распространяться на этот счет, ибо, как говорит пословица: «кто молчит — не грешит».

— Хорошо, ваше превосходительство. А куда же мы поместим ее?

— Это уж моя забота. Найдется какое-нибудь надежное местечко, где ни она сама, ни ее честь не будут подвергаться опасности и откуда никто не сможет освободить ее без моего или вашего разрешения.

— Я не хочу, чтобы ее заключили в тюрьму.

— Нет, конечно, не в тюрьму.

— И не в приют Де-Паула.

— Нет, само собой разумеется, не в приют. Я помещу ее в исправительный дом, в квартале Сан-Исидро, и поручу особому попечению начальницы.

— Отлично. Полагаю, мужчинам туда доступ запрещен?

— Насколько мне известно — да. Разве что заглянет какой-нибудь служитель. Да, еще один вопрос. На какой срок мы ее туда заключим?

— На шесть месяцев.

— Решено — на шесть месяцев.

— Простите. Я думаю, лучше будет на год. Это, конечно, много, но сын сдаст экзамены только в апреле, свадьба же будет лишь в ноябре. Так что лучше на год…

— На год, так на год. Для меня, — закончил торжественным тоном алькальд, — для меня во всем этом деле главное — не срок заключения, а то, что по отношению к этой девушке будет учинен акт несправедливости, беззакония и произвола. И я хотел бы, дон Кандидо, чтобы вы поняли: я совершаю его не ради моих добрых чувств и уважения к вам, хотя я и весьма высоко ценю честь быть вашим другом, — нет, я делаю это, побуждаемый теми священными чувствами, к которым вы воззвали в конце своей речи, когда заговорили о счастье и спокойствии вашего домашнего очага.

Глава 6

Разлучать влюбленных — то же,

Что в огонь дрова бросать:

Только ярче, только жарче

Станет пламя полыхать.

Народная песня

Леонардо удалось получить у своей любвеобильной матери безвозвратную ссуду в размере пятидесяти золотых унций, которые донья Роса выдала ему из лично принадлежавших ей денег. Чтобы добиться этого, Леонардо пришлось сочинить историю о некоем друге, чья жизнь и честь якобы зависели от уплаты денежного долга.

Раздобыв этот небольшой капитал, молодой человек поспешил снять маленький домик на улице Лас-Дамас и не менее поспешно принялся его обставлять. Хотя в те времена в Гаване не существовало ни одного универсального магазина и все, что Леонардо считал необходимым, ему пришлось приобретать в самых различных местах, он не упустил из виду ни одной мелочи. Он побывал у торговцев подержанными вещами на Старой площади, в скобяных лавках на улице Меркадерес, у жестянщиков на улице Сан-Игнасио, у гончаров на улице Рикла, называемой также Крепостной улицей, у второразрядных мебельщиков с улицы Сан-Исидро и обошел несколько лавчонок поблизости от дома, снятого им для своей возлюбленной.

Может показаться странным, откуда у этого юноши, который поистине всегда являл собой живое воплощение лености, легкомыслия и эгоизма, откуда вдруг у него в нужную минуту взялись и деловитость, и сметка, и здравый смысл, и рачительность, какие были бы впору разве самой домовитой и опытной хозяйке. Но удивляться здесь нечему. Движущей пружиной всей этой бурной деятельности были необузданная страсть, кипевшая в груди Леонардо; его вдохновлял обольстительный образ возлюбленной, которую сам же он в темных тайниках своего порочного сердца обрек на неминуемую погибель.

Наконец однажды, ветреным мартовским днем, Леонардо, покончив со всеми приготовлениями и оставшись доволен делом рук своих, вышел из домика на улице Лас-Дамас, запер за собой дверь, положил большой, тяжелый ключ в карман сюртука и с сердцем, бившимся сильней обыкновенного, легким шагом устремился на ловлю чудесной птицы, которой предстояло своим сказочным оперением и любовными песнями украсить приготовленную для нее клетку и превратить ее в земной рай.