Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

Внимание привлекали белые муслиновые занавеси с легкой бахромой, которые свисали с притолок дверей и окон комнат, свободно пропуская воздух и скрывая от взоров тех, кто был в столовой или во дворе, все, что происходило в зале. Словом, в этом типичном для Гаваны доме, как может судить наш читатель, на всем лежал отпечаток опрятности, чистоты и… роскоши, ибо только это слово и подходит здесь, если иметь в виду страну, эпоху, стиль и качество обстановки дома, два стоящих наготове у ворот экипажа и простор жилых покоев. Кто же был обитателем этого дома? Жила ли здесь приличная, благовоспитанная и счастливая семья? Вскоре мы об этом узнаем.

Ранним октябрьским утром, между шестью и семью часами — ибо рассказ наш начинается в это время, — в одном из кресел столовой сидел кабальеро лет пятидесяти.

Он был высок ростом, крепкого сложения, с проседью. Крупный орлиный нос, небольшой рот, живые карие глаза, красноватый цвет лица и круглый затылок свидетельствовали о силе страстей и твердости характера. Коротко остриженный и тщательно выбритый, этот кабальеро, в длинном халате из тонкой материи, надетом поверх белого пикейного жилета, в тиковых панталонах, сидел, положив ноги, обутые в домашние туфли из мягкой кожи, на соломенное сиденье стула, и читал, держа в руках, газету «Эль диарио де ла Авана».

В это время мальчик лет двенадцати, в штанах и полосатой рубашке, пройдя через патио, приблизился к сеньору. В правой руке мальчик держал поднос, на котором стояла чашка кофе с молоком, а в левой — серебряную сахарницу. Кабальеро, не меняя удобной позы, взял чашку, положил в нее сахар и, отпивая кофе маленькими глотками, продолжал спокойно читать. Молодой слуга, скрестив на груди руки, в одной из которых по-прежнему был поднос, а в другом — сахарница, стоял перед своим хозяином. Когда кофе с молоком был выпит, кабальеро, словно не замечая стоявшего в нескольких шагах от него мальчишки, скомандовал зычным голосом:

— Табаку и огня!

Молодой слуга стремглав бросился на кухню и тотчас же вернулся через контору с большим кисетом, на дне которого было несколько сигар. Принес он и небольшую серебряную жаровню с горстью древесного угля, полузасыпанного пеплом. Кабальеро закурил сигару, но, увидев, что мальчишка снова собирается ускользнуть, окликнул его:

— Тирсо!

— Да, сеньор! — рявкнул в ответ слуга, словно он уже находился на кухне или же разговаривал с глухим.

— Ты был наверху? — спросил хозяин.

— Да, сеньор, сразу как вернулся повар с рынка.

— А почему же сеньор Леонардо не спустился еще вниз?

— Надобно сказать, ваша милость, молодой сеньор Леонардо не позволяют их будить, когда они не спали ночь.

«Не спали ночь!» — повторил про себя кабальеро.

— Пойди разбуди его и скажи, чтобы он сошел вниз, — приказал он слуге.

— Сеньор, — запинаясь, вымолвил смущенный негритенок. — Сеньор, ваша милость ведь знают…

— Что такое? — снова загремел хозяин, видя, что мальчишка не трогается с места и не повинуется.

— Сеньор, надобно сказать вашей милости, что молодой сеньор очень сердятся, когда их будят, и…

— Что-о? Что ты сказал, собака? А ну-ка, мигом, если не хочешь получить пинка!

И так как кабальеро слегка привстал, как бы собираясь выполнить свою угрозу, негритенок не стал ждать вторичного приказания; он мигом взлетел наверх и скрылся в спальне молодого сеньора. Когда слуга пробегал вверх по лестнице, из дверей своей комнаты выглянула довольно полная и весьма приятная на вид дама с мелкими чертами лица. Волосы ее все еще были черны, хотя ей было уже за сорок. В белом платье из тонкой ткани, с шелковой шалью канареечного цвета, накинутой на плечи, она отличалась изяществом; движения ее были спокойны и благородны. Дама села рядом с нашим кабальеро в халате и, назвав его Гамбоа, спросила, нет ли чего нового. Тот процедил сквозь зубы, что единственной важной новостью, о которой сообщалось в газете, было известие о вспыхнувшей в Варшаве эпидемии холеры с огромным количеством смертных случаен.

— Где ж это такое? — зевая, протянула сеньора.

— Вот тебе на! — с удивлением воскликнул Гамбоа. — Это очень далеко… Это там, подле Северного полюса, в Польше. А что, если и до нас с тобой докатится сеньора холера? Кто знает, что тогда станется с нами?

— Да сохранит нас господь от такого несчастья, Кандидо! — все с тем же апатичным видом произнесла сеньора.

В этот момент Тирсо сбегал по ступенькам, причем вдвое стремительнее, чем поднимался несколько минут назад, если это только было возможно. Не успей паренек наклониться, и в голову ему угодила бы книжка, которую запустили сверху с такой силой, что она разлетелась на куски у самой двери конторы. Дон Кандидо взглянул наверх, сеньора поднялась и, подойдя к лестнице, спросила:

— В чем дело?