Сесквоч

Они принадлежали двум докторам медицины, зоологу, антропологу, психиатру, ветеринару и кардиологу. Доктора стояли, одетые в белые халаты, и покашливали. Существо чувствовало их взгляды, но не смотрело на них.

С той ночи на водопадах Вебстера прошло две недели. Сначала существу было хорошо на теплом, мягком полу и нравились визиты всех четырех братьев Фенберг. И Элен, пока она не ушла. Он поправился через пять дней и спросил, лая и подвывая, что мог понять только Туберский, нельзя ли ему уйти. Надо было запастись кормом, пугать собак, смотреть кино, и чувствовал он себя гораздо лучше, спасибо. Можно ему уйти?

Эти люди в белых халатах. Они спорили с Туберским. Говорили слова, которые существо не могло понять. Туберский стоял со сложенными на груди руками и тряс головой, нет. Его нельзя забрать ни в лабораторию, ни в госпиталь, ни в зоопарк. Он останется здесь. Это моя спальня и мой монстр. Так говорил Туберский, и доктора отвечали своими «ага» и «хм» и говорили такими штампами, как "исключительное явление в науке", и "долг перед человечеством", и "подумайте, как много мы сможем узнать", а Туберский отвечал: "Хоть слезами залейтесь".

Можно уйти?

Эти люди в белых халатах, Туберский не сделал ничего, чтобы остановить их. Существо смотрело пустым взглядом на коричневые завитки ковра. Он ныл и огрызался. Тогда он почувствовал, как будто пчела ужалила его в правое бедро, и он увидел, что один из Белых Халатов держит иглу внутри него. Он раздраженно отмахнулся от него тыльной частью руки, чем вызвал смятение в их рядах. Он вытащил серебристо-прозрачное насекомое из своей ноги и с любопытством исследовал его. Они наблюдали на расстоянии, как он крутил странную маленькую штучку. С того времени голова его стала тяжелой и тупой. Время тянулось, как тяжелые шаги по мокрой глине, от восхода до обеда, и длинные, длинные ночи. Он смутно сознавал, что Туберский здесь. Он не смотрел на Туберского, предпочитая в редкие промежутки просветления между инъекциями смотреть в окно, на высокие деревья, приветливо манящие его своими ветвями.

— С ним все будет в порядке? — спрашивал Туберский. Никто не отвечал ему. Они считали, что существо умирает.

— Вы думаете, это раны? — Туберский заполнил собой дверной проход. Он опирался о дверной проем, заложив руки за спину.

— Непохоже, — отозвался один из терапевтов, осторожно приближаясь к зверю, чтобы осмотреть его. — Они зажили очень хорошо, просто замечательно. И нет никаких признаков токсинов, которые могли проникнуть в организм с царапинами.

Джон задумчиво потрогал невидимый шрам на своей груди.

— А его сердце? — спросил он.

— Возможно, — сказал кардиолог саркастически. — Но в таких условиях мы вряд ли можем сказать что-то определенное. Его надо поместить в стационар.

— Однако ему становится хуже, не так ли?

— Да, ему становится хуже.

Существо уже два дня не прикасалось ни к еде, ни к питью. Волосы у него выпадали клочьями, а глаза стали мутными и равнодушными.

— Если бы он мог поместить его в приличную…

Туберский не знал, что большинство специалистов в частном порядке, а также через свои университеты и госпитали организовали против него иск. Им нужен был зверь. Туберский смотрел мимо докторов, стараясь поймать взгляд глубоко посаженных коричневых глаз, которые больше не отвечали ему. "Черт, я не хочу отдавать им его", — подумал он.

— Мистер Туберский, если вы не отправите его отсюда, то потеряете своего монстра.

— Будет ли это так уж страшно? — спросил он.

— Я вас не понимаю. — Это удивился доктор медицинских наук, бледный, с седой бородой.

— Я просто подумал вслух, это метафора.

В группе неодобрительно зашумели. Они считали Туберского странным, и, что еще хуже, фривольным.

— Что такое, ученые господа, закончившие четыре года колледжа, монстр?

Туберский невинно улыбнулся. От комитета в белых халатах несло молчаливым превосходством.

— Зверь с шерстью и клыками? Парообразное проявление эктоплазмы? Нечто в дешевом костюме, вылезающее из могилы? Что вы на этот счет думаете?

Группа была не в настроении отвечать на двадцать вопросов сразу.

Туберский усмехнулся:

— Ладно. У вас тут, ребята, веселое сборище. Мне бы тоже хотелось чего-нибудь поэтического, но у меня в духовке пара пирогов, и мне еще надо сделать кое- что совсем неприятное. — Например, повзрослеть. — Скажите "о'кей".

Никто не сказал "о'кей".

Туберский проводил всю компанию рассерженных ученых по коридору, через гостиную, и довел до двери. Стоя на крыльце, группа с жаром обсудила нанесенную им обиду, и в то же время всем не терпелось составить очередной отчет по поводу их прикрытого оскорбления.

Когда они уехали, поднимая кучи пыли и гравия, Туберский проверил территорию левой границы ранчо и холмов, потом осмотрел лес по правую сторону. Он искал репортеров. На холмах было полно фотографов, журналистов и любопытных. Джону и Майку приходилось отражать по шесть бездельников в час. В первый день это было забавным, но потом потеряло новизну. Туберский вернулся в дом.