Сессия

Потом нам принесли самые дешевые блюда, и мы принялись есть.

– Блин, представляете, – начал возбужденно Серега, – у меня вчера сестра родила. Только я был в поезде и не разобрал по телефону, мальчика или девочку. Теперь думаю, дядя я или тетя.

– Да какая разница, дорогой! Главное, на свет появился еще один человек! Это прекрасно, – по-женски радостно воскликнула Роза.

– А я думаю, детей заводить сегодня невыгодно, – с полным ртом, лениво возразил Никита.

– Тогда заведи поросят! Это выгодно, – сердито сказала Роза.

– Прошу вас, не спорьте, – в роли рефери выступил я, – лучше попросим Никиту продекламировать какое-нибудь свое новое стихотворение!

Все возбужденно захлопали. У Никитоса были самые необычные стихи в мире.

– Ну, хорошо! Как раз недавно сочинил пару четверостиший, – с гордостью проговорил Никитос. Все замолчали.

Проколотая жвачка!

                  Порезанный нож!

                  Бедная черепашка,

                  Ей еще невдомек!

После паузы раздался взрыв смеха.

– Шедевр, ничего лиричней не встречал, – заявил я.

– Просто супер, – захлопала в ладони Роза.

Серега просто улыбался. Максим начал переваривать информацию.

– А вот еще, – вдохновленный успехом продолжил Никита.

                  Гордый орел,

                  Словно панцирь об уши,

                  Ах, зачем же цветут

                  Этой осенью груши!

– Маяковский отдыхает, – смеясь, выдавил я.

Роза уже укатывалась под столом. Улыбка Сереги стала еще шире. Максим напрягся окончательно.

– Прости, а первое стихотворение, – задумчиво спросил он, – про жвачку…м-м-м… не до конца понял.

– Можно подумать, ты понял остальное, – ухахатываясь, сказала Роза.

– Понимаешь, – начал объяснять Никита, – я его сочинил, когда познакомился со своей девушкой! На меня как бы обрушилась муза.

– Да, и, похоже, совсем проломила крышу, – вставил Серега.

– Не шути так, – возмутился Никита, – мы скоро поженимся. Она самая прекрасная женщина в Сланцах, – мечтательно вздохнул он.

– А что в ней такого, что тебя так поразило, – спросил я.

– О-о! – мысленно отправившись к любимой, произнес Никита. – У неё самые смешные подмышки в нашем районе! Обожаю!

– Хм… Любопытно, – как бы невзначай покосившись на свои подмышки, сказала Роза.

Остальные сделали то же самое. Кроме меня. Я знал, что подмышки – не самая красивая часть моего тела.

– Шутка, – сказал Никита, помолчал и добавил, – не в районе, а во всем городе!

Мы заржали как сумасшедшие.

– Если без шуток, просто влюбился и все, – уже серьезно сказал Никита.

– Ох, и творческие натуры! Никто вас не поймет, – успокоившись, резюмировала Роза. – Кстати о детях. У дочки моей питерской тети, у которой я всегда останавливаюсь, тоже родился ребенок! Только я, в отличие от Сереги, знаю какого пола. Мальчик. И я, независимо от этого, все равно остаюсь для него тетей.

– Поздравляю, – понимая, как трепетно относится к детям Роза, выпалил Максим.

– С чем? – недобро посмотрела на него Роза. – С моим переездом в ванну? Я же говорила, что живу с тетей, дядей, их сыном, внуком, дочерью и её мужем. В однокомнатной квартире. Все, мне крышка! Ребенок выдавил меня из семьи.

– Переезжай к нам в общагу, – предложил Серега.

– Видимо, так и придется сделать, – грустно констатировала Роза.

Тут в динамиках, развешанных по периметру помещения, запели Абба. После паузы Серега поднял кружку пива.

– А я тоже поэт, – торжественно произнес он. – Вот тока што сочинил стих про группу Абба!

Два мужик, два баба,

                  Шведский группа Абба!

Роза опять исчезла под столом. Впервые поняв смысл студенческой поэзии, засмеялся теперь и Максим.

– Я тебя умоляю, Серега, – устало сказал я. – Тем более, я где-то это уже слышал.

Часам к десяти мы уже напились пива так, что, когда шли к метро, оно плескалось во рту. Минут двадцать спустя, мы разъехались. Максим поехал к своему дяде. Я – домой в свою коммуналку. Роза с пацанами в общагу. Она решила не напрягать родственников поздним появлением и заночевала у ребят.

Утром её разбудил монотонный голос Сергея. Никиты в комнате не было. Серега сидел перед зеркалом и рассматривал свои прыщи. Этот процесс он сопровождал похмельными рассуждениями о своем имени.

– Сергей… что за имя, блин, дурацкое. Сер-гей! Гей, блин! Я же не ГЕЙ, черт возьми! Я нормальный пацан! Или еще – Серый! Почему Серый? Не черный? Не оранжевый хотя бы или синий? Просто тупо серый! Лучше не придумаешь! Самый никакой цвет! А вот еще – Серёжка! Ну что за сережка, твою налево! Тогда уж сразу бы говорили бусы или клипсы, на фиг! Эй, смотрите, Бусы идет, ха-ха! А то Серёжка! А некоторые ваще говорят Серунчик! Уменьшительно-ласкательно, типа! Вот именно, ласкательно! Уж обласкали по полной! Никакой я не Серунчик. У меня вообще обмен веществ замедленный. Если кто и Серунчик, так это Никитос! Не вытащить его из туалета. Никитос! Блин, тоже не позавидуешь. Тоже, шандец, родители угадали! Никогда ему президентом не стать! Вы хоть одного президента по имени Никитос знаете? Или можете представить? Не-а? Я вот тоже. Не стать тебе президентом, слышишь, Никитос?! – крикнул он в сторону туалета, где уже больше получаса торчал Никита.

– Чего? – послышался оттуда голос Никиты.