Сессия: Дневник преподавателя-взяточника

Спустя несколько минут я вышагиваю по тропинке, огибающей серп озера. Тропа витиевато петляет посреди сосен, в воздухе витает запах хвои, то здесь, то там слышится пение птиц (мне так и хочется думать, что эти птахи – вовсе не лесные, а райские), а то, что воздух – не сырой после вчерашнего ночного дождя, как в городе (здесь, к счастью, даже не накрапывало), придает ему дополнительные сто очков в моих глазах. Наконец, нахожу одно из тех мест, которые стремятся выбрать любители фотосъемки – чтобы все монастырские башни одновременно отражались в озере. Вид, конечно, почти волшебный, воскрешающий легенды о Беловодье и Граде Китеже. Я понимаю людей, которые стремятся сюда едва ли не каждый выходной. Формально – набрать воды из находящегося в пределах монастырских стен источника, а по сути – насладиться местной атмосферой. Если бы в моей жизни произошло что-то такое, что заставило бы меня уйти от всего, что меня раньше окружало, то лучшего приюта, чем здесь, для этого трудно было бы отыскать. Но боюсь, что даже в таком экстремальном случае уход в монастырь – не мой путь. Допуская возможность сотворения мира, – как человек, когда-то интересовавшийся данным вопросом, я знаю, что об этом косвенно свидетельствуют один из принципов космологии (все мировые константы подогнаны друг к другу с неимоверной точностью, и лишь эта точность позволяет возникнуть жизни) и одно из положений квантовой физики (конкретные значения координат и импульсов у частиц появляются только в момент их наблюдения, и возникает вопрос, кто наблюдал Вселенную во время ее зарождения), – я совершенно не верю в благодать. В то, что где-то в мире, пусть даже и на Том свете, есть постоянная, стабильно существующая справедливость. И поэтому сейчас, разложив на траве вынутую сегодня утром из почтового ящика рекламную газетенку и развалившись на ней всей тяжестью своего тела, я стараюсь думать о чем угодно, но только не о Боге. Впадаю в подобие транса, размышляю на какие угодно темы, но только не о религии. В конце концов, если Бог, как утверждают многие, действительно един, то разве не следует из этого, что тогда и Дьявол с вероятностью девяносто девять и девять тоже един? И этот Дьявол сыграл против меня, и весьма успешно? Впрочем, может быть, я слишком хорошо о себе думаю. Может быть, Бог был как раз на стороне этих детей, накатавших на меня жалобу в профком и отказавшихся таким образом воздавать кесарю кесарево, а мы вместе с Бочковым были и остаемся видами глобального Зла, сцепившимися друг с другом, как пауки в банке? Вот чтобы не заморачиваться такими вопросами, я просто лежу и смотрю в синее небо. Но отделаться от них мне всё равно очень сложно. Потому что машинально я сразу вспоминаю, что за этим самым небом, согласно Библии, Корану, древним тюркским поверьям и шведскому духовидцу Сведенборгу, живёт наблюдающее за всем и всеми существо. Всепроникающее и невидимое, как гравитация, но разумное и способное вымотать тебе душу, как «Солярис» у Лема.

* * *

Я не сразу осознаю, сколько времени я так пролежал. Вначале мне кажется, что часа три, потом чудится, что минимум четыре. Вынув мобильник, я понимаю, что нахожусь здесь уже пять часов. Надо бы и в путь собираться – до остановки не так уж близко. Отряхнувшись, я несколько секунд смотрю на то место, где только что лежал. И потом, отчасти не желая портить местную природу, отчасти из-за стремления сохранить эти измятые страницы как частичку Глафиры – почему-то мне кажется, что в следующий раз вернусь сюда не скоро, – я сворачиваю газетные листы и заталкиваю их во внешнее отделение сумки. В последний раз оглядываюсь на озеро. Пора!…

…Уже видя метрах в двухстах впереди меня горстку людей, собравшихся в ожидании автобуса, я ускоряю шаг и нагоняю одиноко вышагивающую бабку с клюкой. Я машинально оборачиваюсь и замечаю, как эта сухощавая старуха с белым платком на голове и незапоминающимися чертами лица внимательно смотрит на меня цепким взглядом. Таким, как, по моим представлениям, оценивают своих предполагаемых жертв обладающие даром гипноза цыганки.

– Вот, сынок! – скрипит она своим голосом, как ключ в ржавом замке. – Бог-то все видит! Поэтому ты и пришел сюда!

Так, думаю – всё ясно: типичная чокнутая. Я больше не смотрю назад и увеличиваю темп, но слышу слова, несущиеся мне вслед:

– Убери гордыню, сынок! Это самый страшный грех! Смирись, и тогда всё у тебя будет хорошо!