Сестра

Алексей смотрел хмуро. А что толку в тех молитвах, ежели матери не будет? Его-то Мария любила, в отличие от Софьи, как-никак наследник, смышленый, красивый, веселый, весь в отца – как оправдание перед той, чье место она заняла.

Ванька протянул руки и обнял обоих царских детей, не умея иначе выразить свои чувства. Обладая от природы нежным сердцем, он глубоко сочувствовал и Алексею, и Сонечке, которых судьба лишала родительской любви, тем паче – материнской. Софья на миг коснулась лбом его плеча. Алексей глубоко вздохнул.

– Не могу себе представить…

Стук в дверь разорвал и тишину и объятия.

– Царевич-государь, к вам дядя ваш просит, Иван Милославский… дозволите ли войти?

Софья взлетела с ложа, как ракета.

– Лешка, ни на что не соглашайся!

И мгновенно оказалась с другой стороны ложа. Стянула на себя покрывало, замерла. Иван подумал и полез туда же.

Выглядело это достаточно забавно, не иди речь о вещах столь серьезных. Соне надо было послушать, чем будет соблазнять ее брата Милославский – почему бы и не так? Ивану тоже было любопытно, так зачем объявлять себя, чтобы его вежливо выставили? Того паче, пришли вдругорядь, когда его рядом не будет?

Иван вошел усталый, но жалко его Алексею не было. Он-то никого б не пожалел и оплакивать не Марию будет, ой, нет. О своем благополучии только что печалится…

– Горе у нас, Алешенька, горе, мальчик мой родимый…

Иван бы прижал мальчика к своей груди, но мальчишка решительно увернулся.

– Да, я согласен, что у всей Руси горе. Но, может быть, оправится еще матушка…

– А если нет? Ох, тошно мне, сиротинушке убогому, любимую племянницу у меня господь забирает…

Ага, любимую!

Софья едва из-под кровати не выскочила. А что ж Анна Морозова? Родила б она чадушко, да получил бы ты доступ к морозовским денежкам – чай, не меньше Марии б любил ее. Видимо, о том же и Алексей подумал, потому что насмешливо утешил родственничка.

– Так у вас еще Аннушка остается…

Иван сбился с настроя, но опыта у него было больше, а потому вывернулся он быстро.

– Так ведь Аннушка-то с нами, а Машенька… ох, горе-то какое…

– Горе, – согласился Алексей, понимая, что от этого гостя отделаться можно, только выкинув его в окно. Ежели пролезет. Хотя… если там деньгу положить – еще как пролезет! И в дырку нужника ввинтится! Порода такая… деньголюбивая! А значит, придется терпеть и слушать…

Пришлось. Порядка получаса Иван плакался на свою убогость, с чем царевич полностью соглашался, на одиночество – вот тут, простите, и на то, что теперь и заступиться-то за него, сиротинушку, перед царем-батюшкой некому будет. И плавно перешел к тому, что они все-таки родственники, так что не желает ли царевич исполнить свой долг перед родом Милославских?

Внучок не желал и не собирался, но и разуверять Ивана было рановато, а потому Алексей покивал головой и сказал, что всенепременно, Милославские могут на него рассчитывать, хотя для него, как для наследника, первее интересы Руси-матушки.

Иван тоже покивал и успокоился. Наследник явно был к нему расположен, а остальное… прогнемся – и выдавим что хотим! И не таких, как этот мальчишка, ломали!

Алексей выпроводил гостя и посмотрел на друга и сестру, выбирающихся из-под покрывала.

– Хорошо устроились? А меня этот старый гад чуть не до смерти заговорил!

– Ничего, ты ему добром отплатишь, – утешила Софья.

Иван фыркнул.

А буквально минут через десять им пришлось опять нырять в укрытие. Потому как к царевичу явился недоброй памяти Симеон Полоцкий.

Поклонился, пособолезновал, выслушал ответные слова благодарности от Алексея, чуть-чуть еще поразливался соловьем на тему ужасной потери, которая все ж таки не напрасна, ибо дала такого невероятных достоинств юношу, как Алексей Алексеевич…

Лешка знал, что Симеон остался в Москве, при особе царя, что его допускали и к братцу Симеону, и к братцу Федору, и даже к царевнам, хотя те и не проявляли желания учиться. Знал он, и что Симеон желает основать в Москве академию для детей и юношества, но царь пока этой идее хода не дает. Тут Симеону очень лихо перешел дорогу царевич. А зачем нам на Москве две академии? Пусть хоть одна себя окупит…

Пришлось старцу смириться и удовольствоваться скромным местом наставника царских детей. Хотя уже и не всех. Марфа последнее время его до себя не допускала – мол, невместно уже, девица, чай, не ребенок…

Да, монах.

Но мужчина ведь? И монах-то не особо православный, стал-то он таким лет пятнадцать назад… нет, никак нельзя. У нее благочиние взыграло! Справедливости ради, ход был подсказан Софьей, и царевны подозревали, что Симеон в курсе, кто автор идеи. Но и сделать он ничего не мог. Действительно ведь – взрослая девица уже, ей не учиться надо, а молиться и по садику с цветочками расхаживать. Жениха б еще приглядеть…

Но пока никто не сватался, и оставалось только молиться.

Симеон же пришел с идеей. Поскольку его из Дьякова выставили, туда он и не рвался. И правильно. Уж на что Софья не хотела убивать людей, но Симеону она бы устроила падение на что-нибудь твердое с чего-нибудь высокого.

Вот ведь… пролаза!